Исторические силуэты

При третьем поколении русских «хозяев», писал Владимир Рябушинский, на смену патриархальному единению работодателя и работника приходит социальная конфронтация: «Расхождение верхов и низов, гибельное для самого существования собственности в России, завершилось разрывом при внуке основателя рода». Тот испытывает раздвоенность души: старый идеал «благочестивого богача» кажется ему наивным; быть богачом сухим, жестким, как учит Запад, — душа не принимает. Дилемма «кающихся купцов» и «циников» начала преодолеваться в начале XX в., когда стали выступать и «заставили себя выслушивать люди, почерпнувшие в идеалах дедов веру в идею «хозяина», по удержать лавину они не смогли, и старый русский купец хозяйственно погиб в революции, как погиб в ней старый русский барин»^{312}.

В приведенном небольшом отрывке содержится, на наш взгляд, довольно точная схема духовной эволюции той немногочисленной, но политически активной группы российских предпринимателей, известной как «молодые» московские капиталисты. Обстоятельное исследование В. Я. Лаверычева о ее борьбе с революцией^{313} избавляет нас от необходимости давать развернутую характеристику кружку московских промышленников, одним из признанных лидеров которого был П. IL Рябушинский. Отметим лишь, что жизненным кредо данной группы являлся так называемый «буржуазизм» — идеология, имеющая в основе убеждение, что наступивший XX в. должен стать в истории России веком буржуазии. В отличие от отцов их не удовлетворяла социальная роль «верноподданных» купцов, а в основе действий лежало стремление, чтобы российское «третье сословие» заняло в обществе подобающее ему место. Отсюда их конфронтация с царизмом, слишком медленно эволюционировавшим по буржуазному пути, с одной стороны, и народными массами, которые, как выяснилось, не желали удовольствоваться положением «кормящихся вокруг хозяина», — с другой. Отсюда либеральная оппозиция к самодержавию и тактика социального патернализма по отношению к рабочим, которых «молодые» буржуазисты убеждали, что Россия еще должна пройти через путь развития частной инициативы. Группа текстильных фабрикантов, работавших на массовый рынок и слабо связанных с системой казенных заказов (в отличие от большинства крупной петербургской буржуазии), в начале 900-х годов стала наиболее активным в политическом отношении отрядом российского предпринимательского класса.

Общественная карьера Павла Рябушинского началась в 1900 г., когда он стал выборным Московского Биржевого комитета, заменив отца в главной представительной организации московской буржуазии. Во главе комитета находился занимавший этот пост с конца 1870-х годов Н. А. Найденов, представитель старшего поколения, стремившийся не выходить за рамки чисто профессиональных и сословных притязаний купечества. События 1905 г. вызвали острую конфронтацию «молодых» капиталистов, с группой Найденова.

«Кровавое воскресенье» 9 января 1905 г. потрясло всю Россию. 13 января Павел Рябушинский подписал заявление гласных Московской городской думы о необходимости принятия энергичных мер для предотвращения подобной бойни в Москве^{314}. На следующий день дума приняла решение о допущении мирных стачек рабочих, однако Биржевой комитет дезавуировал его как не выражающее мнения «промышленного сословия». 24 января министр финансов В. Н. Коковцов на специально созванном совещании призвал промышленников пойти на экономические уступки рабочим, полагая, что этим удастся сбить волну стачечного движения. В ответ группа фабрикантов, и Павел Рябушинский в том числе, подала записку, в которой потребовала коренных политических реформ в стране, обеспечивающих свободу совести, слова, печати, собраний и др.^{315}.

В апреле П. П. Рябушинский был избран в состав созданной под председательством Коковцова комиссии «для обсуждения мер по упорядочению быта и положения рабочих в промышленных предприятиях Империи». Участвовавшие в ее работе ведущие фабриканты страны с самого начала скептически отнеслись к возможности смирить рабочее движение, чему, собственно, она должна была способствовать. В мае они уведомили председателя, что без участия самих рабочих, не приглашенных в состав комиссии, ее работа будет бесплодной. Попытки царского сановника свести работу комиссии к обсуждению вопроса о продолжительности рабочего дня оценивались ими как явно недостаточные, так как предлагавшийся Коковцовым 10-часовой рабочий день «рабочих не успокоит (они уже явочно вводят его сами)». Членами комиссии предлагалось обсудить вопросы о страховании и врачебной помощи, организации рабочих и др.^{316}.