Исторические силуэты

Еще в самом начале служебной карьеры Ростопчина, при жизни Екатерины II, вскоре после известного уже нам эпизода с несостоявшеюся дуэлью Ростопчина с Барятинским, Завадовский в письме к Семену Воронцову так высказался о Ростопчине: «Ростопчин — голова заносчивая… в интригах придворных его элемент»[320]. Мы знаем немало фактов, показывающих, что эти интриги нередко приобретали характер настоящей жестокости по отношению к людям, которые почему-либо становились Ростопчину поперек жизненной дороги, причем эта жестокость выражалась в большинстве случаев не в открытых действиях, а в разного рода ухищренных подкопах из-за прикровенной засады. Когда в царствование Павла Ростопчина постигла первая опала вследствие того, что он не поладил с всесильной тогда партией Нелидовой, он сумел и в положении опального подготовить падение влияния Нелидовой, войдя для этого в комплот с Кутайсовым[321]. У нас есть определенные указания на то, что именно рука Ростопчина руководила той интригой, в результате которой место Нелидовой при императоре Павле заняла Лопухина[322]. И как только этот будуарно-дворцовый переворот завершился, Ростопчин немедленно пожал его плоды. Опала с него была снята, и он был осыпан еще большими почестями, чем ранее. Переписка Ростопчина с императором Александром в 1812 году содержит в себе ряд любопытнейших примеров того, с каким рассчитанным искусством умел Ростопчин забрасывать при удобном случае камешки в огород своих врагов, чтобы мало-помалу зачернить их репутацию. Даже в наиболее торжественные, патетические моменты великой национальной опасности, когда, казалось, было уже не до мелочных личных счетов, Ростопчин не оставлял тактики мелкого подсиживания неприятных ему лиц и в свои донесения монарху о делах величайшей государственной важности постоянно вплетал разного рода намеки, кивки, шпильки с очевидной личной подкладкой. 29 августа 1812 г. Ростопчин писал Александру из Москвы, уже объятой ужасным волнением ввиду безостановочного поступательного движения Наполеона после Бородинской битвы. Наскоро передаются в этом письме сведения о неудачах с Леппиховским шаром и о пререканиях с сенаторами, которые не обнаружили желания беспрекословно повиноваться всем распоряжениям Ростопчина. По письму видно, что Ростопчин писал его впопыхах, исполненный тревоги и мрачных предчувствий. Но знаменательно, что даже и в такой момент он не забывает снабдить свое письмо змеиным шипом по очень прозрачному адресу. Письмо заканчивается словами: «Я не перестану до конца служить вам и моему отечеству. Живой или мертвый, — не ослабну в желании, чтобы вы распознали людей, которые, пользуясь вашим доверием, привели вас на край пропасти своею глупостью, неспособностью и лукавством». Этот элемент личных наветов еще более усилился в тех письмах Ростопчина к государю, которые он отправлял уже по занятии Москвы французами. Присоединившись на время к армии, Ростопчин всецело пристал к разноголосому хору тех людей, которые в это время старались всячески чернить Кутузова в глазах государя. Ростопчин предался этому занятию с особенной страстностью и выполнял его с особенным искусством. От 13 сентября он пишет из лагеря на Пахре: «…уже четыре дня Кайсаров[323] подписывает бумаги вместо князя (т. е. вместо Кутузова), подделываясь под его почерки, потому что князя никто не видит: он ест и спит целый день. Бенигсен[324] на все лады им руководит». Вот образчик ядовитого ростопчинского злословия, сразу попадающего в две цели — и в Кутузова, и в Бенигсена: все идет плохо, и в том виноваты и Кутузов, как ничего не делавший, и Бенигсен, как истинный вдохновитель всех этих плохих операций, — таков смысл пущенной Ростопчиным отравленной стрелы. На самом же деле, как общеизвестно, между Кутузовым и Бенигсеном были крайне натянутые отношения и ни о каком подчинении Кутузова влиянию Бенигсена ни один правдивый человек не мог бы заикнуться… В своем злословии Ростопчин не церемонился с истиной. Чрезвычайно характерно в интересующем нас теперь отношении письмо Ростопчина от 19 сентября. Сначала идут жалобы на господствующее в армии мародерство, на неспокойное состояние крестьян, на возможность бунтов, в которых выплывут на поверхность сокровенные «замыслы мартинистов». Затем начинают, как горох, сыпаться краткие заметки об отдельных личностях, и надо только удивляться умению автора письма в столь немногих словах натворить столько зла неприятным ему людям. Ростопчину достаточно одной фразы, чтобы нанести непоправимый вред репутации того, кого он решил оцарапать уколом своего пера. Вот характерные строки этого письма: