Исторические силуэты

До Петра I в Московском государстве самым крупным делением являлся уезд, т. е. город с приписанным к нему округом. Пространство уездов было крайне неравномерно: наряду с уездами обширными встречались совсем маленькие. Главным правителем каждого уезда был воевода, служилый человек, присланный из Москвы. Власть воеводы была широка и неопределенна. Правда, при отправлении на должность воевода получал так называемый «наказ», т. е. инструкцию; но в «наказах» обозначались лишь главнейшие предметы управления, ни объем, ни пределы воеводской власти не были в них точно определены. Правда, воевода должен был давать отчет о своей Деятельности, но гораздо больше на бумаге, чем наделе. Впрочем, даже и эта бумажная отчетность не отличалась правильностью. Обыкновенно действия воеводы проверялись лишь при сдаче им места своему преемнику. Эта проверка не обеспечивала населения от воеводских притеснений. Любопытна следующая подробность, рисующая нам характер тогдашнего управления. При вступлении в должность каждый воевода должен был держать речь собравшемуся населению. В текст этой речи, раз навсегда утвержденный правительством, было включено, между прочим, уверение, что новый воевода не позволит себе тех насилий и обид, какие совершались его предшественником. Так, не будучи в силах придумать надежного средства для обуздания воеводского своеволия, правительство откровенно признало всех своих воевод корыстными притеснителями народа и вдобавок поручило самим же воеводам провозглашать в своих речах эту официальную истину. Этого мало. Не думая уже об искоренении ц предупреждении воеводских злоупотреблений, правительство стремилось лишь к тому, чтобы по возможности сократить незаконные воеводские поборы. В Верхотурье, на границе с Сибирью, была учреждена особая таможня для осмотра воевод, возвращавшихся с должности из сибирских городов. Для того, чтобы воевода не мог проскользнуть мимо этой таможни, ко времени его проезда по всей окрестности ставилась специальная стража. На правительственного чиновника устраивали настоящую облаву из таких же чиновников! И действительно, после таможенного осмотра воеводы продолжали свой путь с весьма облегченной кладью. Таможенный «глава» имел у себя расписание тех законных «окладных» прибылей, которые могли получать сибирские воеводы со своих должностей. Все, что оказывалось при осмотре сверх положенного расписания, подлежало отобранию. Столь чрезвычайные меры лучше всего указывают на полное отсутствие правильного, постоянного и целесообразного контроля за воеводским управлением. Вооруженный внушительною властью, свободный от надзора свыше, воевода чувствовал себя полновластным хозяином на своем воеводстве. Лучшую характеристику этого хозяйничанья можно найти в тех слезных челобитных, с которыми население обращалось к московским властям, когда переполнялась чаша долговременного терпения. «Ныне он, воевода, примешивается к нам, сиротам твоим, беспрестанно для своей корысти, бездельно, всячески хотя нас разорить и разогнать и домишки наши запустошить и убийством своим многих нас хотя в конец погубить…», — так вопияли в своих челобитьях жертвы воеводского произвола.

Описанный характер воеводского управления не изменился во все время существования Московского государства. Мало того, многие мрачные черты этого управления воскресли и в преобразованной России, невредимо пережив реформы конца XVII и начала XVIII века. Потому-то мы и сочли нужным о них напомнить, готовясь перейти к рассмотрению губернаторской деятельности Волынского по управлению обширным и отдаленным Астраханским краем.