Хотя я никогда не думал, что смогу посылать письма вашему величеству из владений великого князя московского, однако теперь делаю это. И мне это тем более приятно, что ваше величество поймет, что в какой бы стране я ни находился, везде я стараюсь хранить драгоценнейшую для меня память о милостях вашего величества, столь часто проявляемых ко мне[276]
. Когда я в течение месяца находился у самого великого князя в Старице (это его крепость), находящейся в 36 германских милях от его столицы Москвы, я часто беседовал с ним и его советниками и, воспользовавшись удобным случаем, заводил разговор об установлении мира, что мне раньше было поручено великим первосвященником, а также нынешним светлейшим королем польским. Было видно, что этот государь желает мира не столько с тем светлейшим государем, сколько с вашим величеством[277]; однако, если бы начались каким-нибудь образом переговоры между вашим величеством и московским государем, нужно, чтобы они велись через послов вашего величества, которым он обещал дать охранную грамоту и охранные письма на безопасный и почетный проезд. Но так как я хорошо знал, что он причинил послам вашего величества[278] (ведь ваше величество часто удостаивало меня беседой об этом государе), я ответил, что мне никогда не казалось вероятным, чтобы ваше величество первым послало к нему своих послов, прежде чем он сам не пошлет своих, которым, я достоверно знал, будет обеспечен безопасный и милостивый прием. Конечно, тому, кто не один раз выполнял здесь посольства по поручению великого первосвященника по делам католического короля и цесаря Рудольфа (желавшего соединить браком свою сестру с сыном вашего величества), было хорошо известно на опыте, с каким радушием ваше величество имело обыкновение принимать не только послов первосвященника и других государей, но даже и татарских послов.