Исторический материализм

Приходится иногда встречаться с таким мнением, что определение пролетарской революции как результата разрыва цепи в наиболее слабом её месте, легко может якобы привести к фатализму, ибо «в этом случае для определения страны, откуда начинается мировая революция, нужно было бы лишь установить эту слабейшую страну и лишь оттуда ждать начала революции»[441]. Автор, высказывающий это опасение, предлагает поэтому следующую, явно неправильную формулировку: «Мировая революция начинается со слабых, но империалистических держав»[442]. Выходит, что автор решительно исключает возможность прорыва цепи например в Индии и т. п. Как видно из вышеприведённой фразы, автор подменяет здесь вопрос о слабом звене в цепи империализма вопросом о слабости той страны, которая должна прорвать фронт. Это то самое смешение, которое делает т. Бухарин и которое специально было разоблачено т. Сталиным[443].

Бухаринский тезис гласил: «Империалистическая цепь рвётся там, где народнохозяйственная система слабее», т. е. Бухарин определяет здесь состояние антиимпериалистических сил, между тем как в тезисе: «Империалистическая цепь рвётся там, где она слабее», речь идёт о слабости самих империалистических сил. Кардинальный вопрос ленинской теории пролетарской революции, исходящей из анализа противоречий, присущих силам империализма, из борьбы этих противоречий, порождаемых ею кризисов, войн и т. д. — из бухаринской теории революции исчезает. По сути дела Бухарин становится на ту же социал-демократическую позицию, против которой он возражает, ибо исходным пунктом в социал-демократической концепции является то, что при анализе предпосылок революции они отвлекаются от противоречий империалистической системы (точнее, отрицают эти противоречия), сводя вопрос к вопросу «зрелости» антиимпериалистических сил.

Различие между бухаринской и социал-демократической постановкой вопроса лишь количественное. Если согласно социал-демократической концепции революция начинается в наиболее промышленно развитых странах, то, по Бухарину, она начинается в наименее промышленно развитых странах. Если социал-демократия устанавливает отношение прямо пропорциональной зависимости между скоростью наступления революции и степенью зрелости капиталистических отношений, то, по Бухарину, «скорость наступления революции обратно пропорциональна зрелости капиталистических отношений»[444]. При всём кардинальном «противоречии» социал-демократической установке, бухаринский исходный пункт тот же самый, что у социал-оппортунистов. Возражая против бухаринского постулата, Ленин пишет: «Неверно[445]: средне-слабых». «Без известной высоты капитализма у нас бы ничего не вышло». Иными словами, без наличия известного минимума развития промышленности и индустриального пролетариата, являющегося гегемоном в революции, Октябрьская революция была бы невозможна. Бухарин следовательно проводит и в этом вопросе характерное для его воззрений отрицание руководящей роли пролетариата.

Выше, когда мы подводили итоги воззрениям Маркса и Энгельса на пролетарскую революцию, мы говорили уже о тех творческих задачах, которые ставятся перед пролетарской революцией в области строительства новой социалистической экономики. Это важнейшее положение меньшевики скрыли, когда пытались внушить массам убеждение в буржуазном характере Октябрьской революции. Как меньшевики аргументировали своё отрицание пролетарского характера Октябрьской революции? Основной их довод состоял в том, что «Россия не достигла такой высоты развития производительных сил, при которой возможен социализм», что в России нет такой высоты развития производительных сил, при которой пролетариат мог бы немедленно после взятия власти ввести полное планирование производственных и распределительных процессов, полное уничтожение рыночных отношений, полное уничтожение частной собственности на все орудия и средства производства.

Для марксиста является бесспорным то, что «производительность труда — в последнем счёте самое важное, самое главное для победы нового общественного строя» (Ленин). В самом деле, если бы новый строй не в состоянии был создать более высокую производительность труда, то это означало бы деградацию общества, и никакие общественные силы неспособны были бы тянуть общество к этому новому строю. Но если новый строй создал уже более высокую производительность труда, то это говорит о том, что старый строй как раз и не был в состоянии создать эту новую, более высокую производительность труда. Какой же смысл может иметь меньшевистский довод о том, что «Россия не достигла такой высоты развития производительных сил, при которой возможен социализм?» (подчёркнуто нами. — Авт.).