Все это происходило после отправления Поцея и Терлецкого в Рим, т.е. еще до принятия на Брестском Соборе унии. Чего же могли ожидать православные западнорусы от короля после объявления ее в Литве? Из обзора деяний состоявшегося в 1596 г. в Бресте Собора мы видели, что на нем произошел раскол: Собор разделился на две половины — православную и латинско-униатскую, — и уния была принята только униатской половиной, включавшей в себя ничтожное количество православных. Без сомнения, она погибла бы в самом начале ее появления, так как православные ее упорно не признавали, если бы в основе своей она не имела государственного значения, т.е. если бы ее церковные интересы не были объединены с интересами политическими. Во имя последних она настойчиво поддерживалась не только королем и его правительством, но и вводилась ими насилием и мерами жестокости. Иначе и не могло быть, ибо во всяком деле, где в основу ставятся интересы государственно-политические и где на пути встречаются препятствия таковым, не обходится без насильственного его проведения. Этот характер смешения церковных и политических интересов в самой идее церковной унии обнаружил король Сигизмунд III в изданной им сразу же после Брестского Собора грамоте. В ней король говорил: «Митрополит с епископами, со всем духовенством и многими людьми греческой русской веры сошлись в соборной брестской церкви Св. Николая после молитв, три дня разбирали дело, справляючись со Священным Писанием, с правилами св. отцов, братски призывали к себе епископов Михаила и Гедеона с их товарищами, но они, хотя сначала добровольно приступали к унии и о том к нам писали, теперь, по наущению упорных людей, оставили святой храм Божий, в котором во все время Собора ни разу не были, пожелали соединиться с анабаптистами, арианами, богохульниками и с другими старыми еретиками, неприятелями и поругателями веры православной русской. Мало того, соединясь с каким-то еретиком Никифором и другими греками, шпионами и изменниками нашими, засели в еретической божнице, где с окаменелым фараоновым сердцем, с упорством и злостью осмелились решать дела, к ним не подлежащие; восстали против нас, своего господаря, против Речи Посполитой и своих начальников, отлучились от Церкви Божией, составили протесты и заговоры, подписывали бланкеты и прикладывали печати, призывали к рукоприкладству людей, не принадлежащих к Собору, насильно заставляя их подписываться, а потом на тех бланкетах что-то писали и по государству нашему рассылали». Дальше король извещал всех, что епископы Михаил и Гедеон прокляты, а поэтому запрещается почитать их епископами и входить с ними в какие-либо соглашения; все же правительственные власти и должностные лица обязываются уважать постановление Брестского латинско-униатского Собора, в его противниках должны видеть государственных преступников.
Вот как отнесся король к Брестскому Собору. Утвердив постановления униатского Собора, униатов признал преданными престолу и отечеству и объявил, что на противников унии, т.е. православных, смотрит как на нарушителей общественного спокойствия и государственных изменников. Просьбу православного Собора об избрании нового митрополита и епископов вместо отпавших от православия король отверг.
Эта королевская грамота открыла широкое поле преследованиям православных, которые не замедлили обнаружиться как со стороны короля, так и врагов православия тотчас же после ее обнародования. Патриарший экзарх Никифор, оклеветанный, будто он явился в Польшу шпионом султана, был заключен в тюрьму и уморен голодом. Православные церкви, монастыри, архиерейские имения король стал раздавать принявшим унию епископам, и те, имея в нем опору, изгоняли из приходов священников, не желавших унии, и заменяли их другими. Тех же священников, которые упорно продолжали священствовать и наставлять свою паству держаться православия, схватывали, бесчестили, заключали в тюрьмы. Православных мирян предавали проклятию. Церкви у них отнимали насильно и обращали в униатские. Простой народ силой загоняли в униатские церкви, а сопротивлявшихся муками заставляли принимать унию.