Одно из величайших достижений мировой литературы — характер Марии Стюарт, в котором сконцентрированы все черты, заранее предопределяющие неудачу и ее покушения на государственный переворот, и ее попытки бежать из заключения. Теневые стороны прекрасных качеств Марии Стюарт чувствуются задолго до того, как она сама предстает перед читателем: он угадывает их в подборе ее приближенных, подготовляющих государственный переворот, и в способе действия этих придворных. Поступки и мысли самой Марии Стюарт еще усиливают это чувство; ее поражение:-это только свершение того, чего мы уже давно ждали. С таким же мастерством, но совершенно другими техническими средствами, изображает Вальтер Скотт умственное превосходство и победоносность дипломатии французского короля Людовика XI. Вначале, в мелких стычках, мы видим только социальную и человеческую противоположность между королем и его свитой, состоящей в своем большинстве из людей, держащихся феодально-рыцарских традиций. Затем король исчезает со сцены и во всей середине романа не появляется ни разу. Он очень хитро навязал главному герою, рыцарски корректному Квентину Дорварду, опасную, почти невыполнимую задачу. И только в конце романа он появляется вновь, казалось бы, в совершенно безвыходном положении, как пленник в лагере герцога Бургундского — рыцаря-феодала, авантюриста, но политического дурака. Там, однако, пользуясь только умом и хитростью, король добивается такого преимущества, что, хотя роман и не кончается его выигрышем, читатель не сомневается в конечной исторической победе тех принципов, носителем которых Людовик XI является.
Такие, формы сложных, но в своей основе единых взаимодействий между представителями различных классов и партий, между общественными низами и верхами создают у Вальтер Скотта атмосферу той несравненной исторической подлинности, которая в каждом его романе вызывает к жизни определенный исторический период, притом не только особенное социально-историческое содержание, но и человеческие чувства, аромат и звучание эпохи.
Эта подлинность и осязаемость исторической атмосферы имеет своим источником народность творчества Вальтер Скотта, о которой забывают все больше и больше по мере того, как буржуазная культура и искусство идут к упадку. Уже Ипполит Тэн совершенно ошибочно утверждал, будто произведения Скотта пропагандируют феодальные взгляды. Эту неверную теорию переняли и развили вульгарные социологи, с той лишь разницей, что у них Скотт оказывается уже не феодальным писателем, а "представителем" английских купцов и колонизаторов, английских империалистов того времени. Враг народа, троцкист Фридлярд, — который смастерил свою "теорию" исторического романа лишь для того, чтобы китайской стеной отделить социалистическую культуру от классического наследства и оклеветать нашу культуру отрицанием ее социалистического характера, — этот псевдо-ученый "историк" видел в Вальтер Скотте певца хищной колонизации.
Истина не имеет, конечно, ничего общего с такими утверждениями. Ее хорошо знали и современники Вальтер Скотта и его выдающиеся последователи. Жорж Санд имела право сказать о нем: "Это писатель крестьян, солдат, людей забытых и трудящихся".
Скотт показывает великие исторические перевороты как переворот в жизни народа. Исходной точкой для него всегда является изображение того, как действуют крупные общественные перемены на повседневную жизнь народа, какие материальные и душевные изменения они вызывают в той части общества, где люди, не зная причин случившегося, реагируют на него живо и непосредственно. Только на этой основе он изображает сложные идеологические, политические и моральные течения, с необходимостью возникающие вследствие исторических перемен.
Народность искусства вовсе не заключается в том, что писатель пишет исключительно о жизни угнетенных и эксплоатируемых: это было бы слишком узким пониманием народности. Как всякий великий народный писатель, Вальтер Скотт стремится изобразить жизнь всей нации и cложное переплетение борьбы ее; верхов и низов; его крепкая народная тенденция заключается в том, что именно в низах он видит и материальную основу событий, и источник, откуда писатель должен черпать объяснение их.