Исторический роман

Не случайно поэтому, что тот литературно-исторический переворот, который произвели романы Вальтер Скотта, в России был понят раньше и глубже, чем в других странах. Пушкин и позднее Белинский, наряду с Бальзаком, дают наиболее (Проницательный анализ новых поэтических принципов Скотта.

Пушкин сразу же понял диаметральную противоположность Скотта псевдоисторизму французских романтиков. Он и сам протестует против любых форм модернизации в исторических сочинениях, против такого способа приближения прошлого к современности, когда намеки на отдельные события наших дней переряживаются в исторический костюм, и персонажи, облаченные в старинные одежды, мыслят и чувствуют, как современники писателя. "Готические героини воспитаны у Madame Сатрап, а государственные люди XVI столетия читают "Times" и "Journal des debars"[22]. Пушкин осуждает также романтическую манеру Виньи и Гюго, которые ставят в центр исторических произведений "великих мужей" и характеризуют их посредством исторически вероятных или начисто выдуманных анекдотов. Так, например, Пушкин чрезвычайно иронически отзывается об образе Мильтона в "Кромвелг" Гюго и "Сен Марса" Виньи. Он резко противопоставляет, пустому эффектничанью романтиков глубокую и, подлинно-историческую простоту Вальтер Скотта.

Исторический роман "Капитанская дочка" и фрагмент исторического романа "Арап Петра Великого" показывают, как глубоко изучил Пушкин композиционные принципы Вальтер Скотта. Но Пушкин не остается простым учеником английского романиста; изучение Скотта, принятие eго композиционных принципов — это для Пушкина вовсе не чисто формальный вопрос. Вальтер Скотт произвел на него такое сильное впечатление потому, что Пушкин увидел в нем поддержку своему собственному исторически-конкретному пониманию народности. И если Пушкин строит свой исторический роман подобно Вальтеру Скотту, т. е. делает "заурядного героя" главным лицом, а исторически-знаменитым людям предоставляет в фабуле эпизодическую роль, то сходство композиций проистекает здесь не из подражания, а из общности жизненного восприятия. Пушкин, как и Вальтер Скотт, хотел: изобразить большие повороты, кризисные моменты в жизни народа. И для него, как для Вальтер Скотта, потрясение материальных и моральных основ существования народа было не только исходным пунктом, но и главным предметом изображения. И для него великий исторический человек не был изолированной вершиной, стоящей особняком и возвышающейся над "простыми смертными" благодаря своему "загадочно-психологическому величию". Пушкин, так же как и Вальтер Скотт, уважал в великом человеке представителя крупного народного движения. Это и было основой, на которой Пушкин создал незабываемые образы великих русских людей — Петра I и Пугачева — с удивительной исторической подлинностью и индивидуально-человеческой правдивостью. Художественной почвой для такого величия у Пушкина, как и у Вальтер Скотта, было изображение решающе-важных сторон народной жизни в их реально-исторической сложности. Пушкин следует Скотту и в том, что он вводит своих "заурядных героев" в исторические кризисы, в большие человеческие конфликты, ставит их перед огромными испытаниями и задачами с тем, чтобы в таком остром положении изобразить их возвышение над прежней заурядностью, чтобы показать в их характерах то великое и истинное, что содержится в духе народа.

Но эстетически пушкинский исторический роман представляет собой более высокий тип, чем роман его учителя. Мы подчеркиваем "эстетически". В подходе к истории Пушкин продолжает путь Вальтер Скотта, применяя скоттовские принципы к русской истории. Но, подобно Манцони (если оставить в стороне различия, соответствующие различной индивидуальности писателей и различию в истории их родины), Пушкин превосходит Вальтер Скотта художественностью образов людей и эстетическим совершенством фабулы. Чистая человечность произведений Пушкина не возвращает нас, как гуманизм Гете, к до-скоттовскому периоду — она никогда не теряет исторически обусловленной социальной определенности: но, посредством эстетической прозрачности действия и простоты линий его развития, посредством классического ограничения фабулы и психологической характеристики только необходимым, Пушкин поднимает все изображаемое до области красоты. Красота у Пушкина-не только эстетический или Преимущественно эстетический принцип. Ее источник не в абстрактно-формальных требованиях, она не предполагает отдаления художника от реальности, а, напротив, является выражением самой глубокой и неразрывной связи его с жизнью. Особенности русской истории сделали возможным, это единственное явление в XIX веке — искусство, стоящее на идеологической высоте всего предшествующего европейского развития, искусство, имеющее своим содержанием разработку жизненно-важных проблем и не вынужденное еще терять из-за своей проблемности чистоту художественных линий, разрушать свою красоту или, ради сохранения красоты, отворачиваться от действительной жизни.