Исторический роман

"Исследователь лесов и степей,"Нового Света", он проложил в них пути для людей, которые потом осудили его, как преступника за то, что он нарушил их корыстные законы, непонятные его чувству свободы. Он всю жизнь бессознательно, служил великому делу географического распространения материальной культуры в стране диких людей и — оказался неспособным жить в условиях этой культуры, тропинки для которой он впервые открыл". ("О Фениморе Купере", "Литгазета", № 71, 1936 г.)

Горький здесь прекрасно показывает, как может быть художественно изображена историческая, даже всемирно-историческая трагедия в судьбе заурядного человека из народа. На примере Купера видно, что наиболее сильное художественное выражение такая трагедия получает в том случае, если она развертывается в среде, где непосредственно общественно-экономические и связанные с ними моральные противоречия органически вырастают из повседневных, бытовых проблем. Трагедия, переживаемая (Пионером-колонизатором, сплетается у Купера с трагедией умирающего родового строя, и так возникает высоко трагический образ мучительных противоречий одного из важнейших этапов человеческого прогресса.

Такой подход к противоречиям прогресса характерен для послереволюционного периода. Мы приводили уже слова Пушкина о том, что изображение истории у Скотта создает новую эпоху, несмотря на то, что уже были и Шекспир, и Гете. Эту новую историческую ситуацию можно лучше всего изучить по произведениям самого Гете.

До конца своей жизни Гете был страстным защитником прогресса во всех областях. До конца своей жизни он внимательно и с большим пониманием следил за новыми литературными явлениями. Он изучал и подробно разбирал не только Скотта и Манцони, но также, — почти в последние свои дни — первые большие произведения Бальзака и Стендаля. Тем не менее, отношение Гете к Вальтер Скотту оставалось не вполне определенным; а влияние Скотта на немецкого писателя не было во всяком случае решающим. В изображении исторического "здесь" и "теперь", в исторической оправданности психологии, вплоть до высших проявлений человеческого характера, Гете остается художником до-скоттовского периода.

Мы не можем здесь анализировать все высказывания Гете о Вальтер Скотте, проследить за их эволюцией и внутренними противоречиями; достаточно показать, насколько они были противоречивы. Мы уже приводили восторженный, отзыв Гете о "Роб-Poe", можно было бы процитировать еще целый ряд ему подобных. Но, например, в беседе с канцлером фон Мюллер Гете однажды превознес Байрона над Скоттом и сказал: "Я прочел два романа Скотта и знаю теперь, чего он хочет и что может. Он всегда будет меня развлекать, но учиться мне у него нечему"[20].

Правда, разговор с Эккерманом, приведенный выше, относится к более поздним годам и на этом основании можно было бы предположить, что Гете лотом пересмотрел свое отношение к Скотту. Однако, в важнейших произведениях позднего Гете мы не находим ничего, что показывало бы влияние на него нового исторического подхода к людям и событиям. Общественный горизонт Гете все больше расширялся, его проникновение в трагическую диалектику современной буржуазной жизни становилось все глубже; но в исторической конкретизации места и времени действия, в разработке исторически-верной психологии персонажей он никогда не поднимался выше, чем в пору своего возмужания: историзм таких произведений, как "Эгмонт", представляет собой, с этой точки зрения, вершину] его творчества. Уже во, времена сотрудничества с Шиллером у Гете была сильная тенденция к изображению больших актуальных событий в их "чистой исторической сущности", т. е. так, чтобы извлеченная из них общественно-психологическая эссенция нашла себе конкретное художественное, выражение, не связанное, однако, с каким-либо конкретным историческим временем. Эта модифицированная просветительская традиция проявилась, например, и в "Рейнеке-Лисе" и "Побочной дочери". А большие общественно-исторические события в "Вильгельме Мейстере" (война и т. д.) преднамеренно выдержаны в еще более абстрактном плане, чем у Фильдинга или Смолета; здесь Гете больше следует французской, чем английской традиции. Правда, эта художественная тенденция сложилась у Гете еще до знакомства с Вальтер Скоттом; но она сохранилась и даже окрепла в поздний период его творчества ("Избирательное средство", вторая часть "Фауста"). Даже в своих суждениях о новых событиях Гете в сильной степени придерживается лессинговских традиций.

Итак, творчество Гете, в его существенных чертах, принадлежат к до-скоттовскому типу исторической конкретизации. Несмотря на это, как мы видели, Гете понял многие из причин" обусловивших возникновение исторического романа и его тематику, гораздо яснее, чем все его немецкие современники. Он понял значение непрерывности английской истории, которой гордилось современное поколение англичан, понял, какая это важная основа для исторического романа.

Этой реальной основы не было в некоторых крупных странах Европы, в том числе и в Германии и Италии.