Историческое подготовление Октября. Часть I: От Февраля до Октября

Находящийся в Петрограде австрийский военнопленный Отто Бауэр,[184] известный немецкий писатель-социалист, может подтвердить, что я, в течение всего своего пребывания в Австрии, вел устно и в печати борьбу против национализма вождей австрийской социал-демократии и против их примирительного отношения к австро-венгерскому империализму. Разумеется, эту борьбу я вел не как защитник царской дипломатии, а как русский социалист-интернационалист.

II

Что касается показаний неизвестных мне свидетелей, будто я призывал к «вооруженному восстанию» и даже рекомендовал демонстрантам «избивать буржуев» (что-то в этом роде), то я еще раз заявляю, что такого рода явно злонамеренные показания навязывают мне поступки, прямо противоположные моим действительным действиям.

Министр земледелия В. М. Чернов слышал мою речь к демонстрантам[185] по поводу попытки темных личностей арестовать его, – речь, которая заканчивалась словами: «кто пришел сюда, чтоб чинить насилие, пусть поднимет руку!». Член Совета Рабочих и Солдатских Депутатов солдат-меньшевик Иоффе, противник моей позиции, стоял у входа в Таврический Дворец во время демонстрации и призывал меня обратиться к солдатам с речами – именно потому, что все мои речи заканчивались призывом: «Никаких насилий! Мирно возвращайтесь по домам!». То же самое могут подтвердить: член президиума Центрального Исполнительного Комитета Сакиан, социалист-революционер, член Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов Лев Михайлович Карахан[186] и сотни других лиц, которых я могу установить при содействии следственной власти: для этого ей достаточно обратиться в Смольный Институт, в президиум ЦИК.

Во всяком случае прошу как можно скорее допросить перечисленных выше лиц.

III

Как мне сообщают, среди опечатанных бумаг, забранных в типографии «Труд», имеются рукописи двух моих брошюр, написанных до событий 3 – 5 июля: «Клеветникам» и «Годы великой катастрофы».[187] Так как обе эти рукописи имеют прямое и непосредственное отношение к вопросам, составляющим предмет расследования, то прошу означенные рукописи приобщить к материалам следствия.

В заключение позволяю себе выразить уверенность в том, что если бы следственная власть, не задаваясь целью доказать недоказуемое, сделала серьезную попытку проверить свои данные в указанном мною направлении, то она в двадцать четыре часа убедилась бы в том, что у нее нет никакого права держать меня в тюрьме.

«Кресты», камера 487, 8 августа 1917 года.

«Предварительное следствие по делу 3 – 5 июля».

Л. Троцкий. ПОЗОР! (Работа республиканской юстиции {20} )

Даже поклоннику «твердой власти» невозможно отрицать, что борьба с так называемой «анархией» ведется у нас при помощи совершенно анархических мер, свирепость которых не скрывает их беспомощности. Если б кто-нибудь из министров-"социалистов" обошел теперь камеры «Крестов», он без труда убедился бы в этом. И почему бы в самом деле этого не сделать? Ведь ходил же Церетели по кронштадтским тюрьмам для ознакомления с участью заключенных контрреволюционеров. Было бы очень полезно сопоставить меры революционной репрессии, применявшиеся кронштадтскими матросами, с государственными проявлениями твердой власти Керенского – Церетели. Ибо главная часть этой незавершенной работы была произведена еще при Церетели-министре…

Все знают про арест ныне освобожденного Каменева, которого заперли «на всякий случай»; а потом уж стали искать, за кем его зачислить: за разведкой, за прокурором, за Переверзевым или за Алексинским? Из напечатанного в «Н. Жизни» письма многие знают, что Троцкий обвиняется в «государственной измене» на том основании, что он приехал (будто бы с Лениным) через Германию, в качестве члена Ц. К-та… Но если по отношению к людям достаточно известным твердая власть проявляет такого рода чудовищную неряшливость, то нетрудно себе представить, как обстоит дело, когда юная республиканская юстиция (изо рта у нее впрочем торчат гнилые пеньки) накладывают свою руку на балтийского матроса, петергофского солдата или путиловского рабочего. Можно сказать без всякого преувеличения, что никогда при массовых арестах старой охранки не было столько произвола и бессмыслицы, как в работе твердой власти Керенского – Церетели.