Но это перспектива. Пока же приходится повторять и повторять, что Россия для своего выживания, не говоря уже о здоровом развитии, больше не в состоянии выносить феодализм и полуфеодализм, племенное варварство ни вокруг себя, ни внутри. На настоящий момент все восторженные рассуждения либералов о близком преодолении политического кризиса государственного развития и об экономическом подъеме, о подъеме культуры в той человечьей помойке, в которую имперской политикой прошлых режимов превращена страна, в помойке множества хаотических и полудиких, а то и откровенно диких страстей, мелких идеек, мыслишек и полумыслей, чуждых единому общественному сознанию, есть не более, чем благоглупости. Эта обстановка неизбежно и неотвратимо разъедает те моральные устои русского народного сознания, на которых пока еще держатся крупная промышленность, высокопроизводительный труд, и уничтожает интерес к труду вообще, она разрушает условия для существования крупных городов, для независимой от произвола чиновников самоорганизации их населения, порождает и будет постоянно порождать бандитизм, порождает и будет порождать неуправляемые кризисы, перебои с энерго, водоснабжением, с вывозом мусора и т.д., которые подрывают эффективность любого мало-мальски сложного производства. Эта обстановка создает условия для безудержной, более того, политически прикрытой либеральными “демократами” инфляции и спекуляции (ибо спекулянты становятся единственной прослойкой населения, на поддержку которой нынешняя политическая власть может рассчитывать).
Россия, как огромная по территории страна, не может существовать и управляться без великих, структурирующих региональные интересы идей, идей общественных, идей научных, экономических и культурных, так или иначе глобальных и общечеловеческих. Но именно этим идеям и нет места в современной России, в России либеральных “демократов”, раздираемой патологически больными и антирусскими силами. Это больше, чем что-либо другое показывает, что народного общества у нас уже нет, а городского — еще нет, у нас есть бюрократическая машина, бюрократические интересы наверху и деморализованный народ, то есть то, что народилось, внизу. В такой ситуации игра в демократию нас может вести только к экономическому одичанию, и вместо того, чтобы быть фактором прогрессивного динамизма развития, демократизация тащит нас назад, к отставанию от мирового прогресса, отставанию хроническому, безнадежному, как экономическому, так и моральному, духовному, культурному.
Но абсолютно все промышленные богатые державы прошли через столь же опасное развитие событий в эпоху своих буржуазных революций, и спасание их государственности приходило от политических сил, которые радикально поворачивали свои страны к курсу становления национально организованных обществ. Чтобы превратить демократизацию в фактор быстрого промышленного развития, эти силы помогали государствообразующим этносам оторваться от наследия земледельческих народных традиций, от народной культуры и приобретать воззрения городской нации, осознавать себя как часть буржуазной цивилизации, продолжателями, наследниками не деревенского образа жизни и связанных с ним моральных, нравственных и культурных норм миросозерцания, но наследниками цивилизаций, великих созидательных цивилизаций прошлого, у которых надо было научиться всему лучшему в организации городской жизни, общественной жизни, и только на основе их лучших культурных достижений переживать собственную эпоху духовного, интеллектуального, культурного Возрождения, создавая собственную национальную цивилизованность, при этом беспощадно отторгая и подавляя все варварское, дикое, что мешает этому. Без глубокого исторического самосознания, без глубокого историзма культуры, культуры городских интересов, городских ценностей, без принципиального отрешения от деревни, от ее традиций полуфеодальной общинной ментальности нам, русским, тоже не выбраться из духовного кризиса, не выбраться и из кризиса экономического и политического, культурного.