В динамике победно зарокотал марш Мендельсона. И умолк внезапно на середине такта, как только Василий и Надежда переступили порог обширного зала, устланного ковром. И лишь очутились они на этом ковре, как кто-то из ребят негромко сказал: «Сейчас Вася уже не человек, а брачующийся». Регистраторша, пожилая женщина с широкой лептой на мощной груди, набрала воздуху, чтобы начать свою торжественно-стандартную речь. Но сзади от избытка чувств громко всхлипнула будущая теща, за ней мать, потом старшая сестра. Василий сдернул темные очки и гневно обернулся назад. Всхлипы сразу затихли. А когда он вновь посмотрел на регистраторшу, у той от удивления вылетели из головы все много раз говоренные слова о счастье, совместной жизни, верности, испытаниях и бог знает еще о чем...
Вообще-то, жених был как все молодые люди, ежедневно стоявшие на этом ковре, иронически улыбающиеся в начале процедуры и робеющие после того, как сказано о долге, любви и обязанностях. Все было по форме. Черный костюм, массивные тупоносые туфли, ослепительная рубашка и модный галстук в косую бордовую полоску. Но вот глаза, большие серые глаза под светлыми бровями... Они были утомленными и красными. А воспаленные веки даже припухли. Когда жених и невеста вошли в зал, это не было заметно: массивные солнцезащитные очки закрывали глаза. Но теперь...
Регистраторша внимательно оглядела всех. В толпе гостей у многих мужчин глаза тоже были скрыты темными очками. «Пили они, что ли, беспробудно накануне? Наверное, мальчишник устроили...» Но нет. Все было вроде в порядке. Невеста смотрела серьезно, держа перед собой огромный букет алых гвоздик. И регистраторша, вздохнув, привычно начала речь...
Все было в порядке, хотя на собственную свадьбу старший инженер лаборатории контактно-стыковой сварки Василий Загадарчук чуть не опоздал. Времени едва хватало лишь на то, чтобы сбрить двухдневную щетину и облачиться в жениховские доспехи. Хорошо, ребята выручили: о букете для невесты позаботились. Накануне день действительно был бурным, а ночь еще более. Сильных ощущений хоть отбавляй...
Вчера всем, кто с утра был на сборочной площадке, стало ясно: дело идет к концу. Перед тем опробовали все узлы в отдельности. И теперь оставалось лишь соединить все вместе и наконец-то убедиться в жизнеспособности машины: может ли она сваривать трубы большого диаметра.
Решили пока не сообщать никому, что дело близится к завершению. Была пятница, погода стояла хорошая.
Можно было надеяться, что в преддверии выходных люди забудут о К-700. Но непонятным образом слух о том, что на площадке сегодня «подбивают бабки», растекся по заводу. И из всех цехов сюда зачастили ходоки. Они не мешали, не задавали вопросов: «Ну как?», «Скоро ли?» Они просто приходили на минутку и, перебросившись словом с кем-нибудь из сборщиков, возвращались в цех. Но их присутствие, деланно равнодушные взгляды стесняли. И когда в середине дня на площадку прибыл директор завода Григорий Багратович Асаянц, Василий сказал ему об этом. Тот хитро улыбнулся и спросил:
— Это первая у тебя машина?
— Первая.
— Значит, премьера. Вот и привыкай ко всеобщему вниманию. С этой машиной мы путь не прошли, не пробежали даже, а на курьерском пронеслись. Весь завод на нее работал. На вас. Теперь вы должны поработать на всех.
Но после этого разговора число любопытных все же поубавилось. Наверное, Асаянц сказал кое-кому пару слов...
В обед сборщики пошли перекусить. А Василий остался на площадке, попросил только, чтобы ребята захватили для него бутылку кефира и пирожки. Надо, дескать, над чертежами помозговать. На самом же деле, ему просто не хотелось уходить от машины, которая лежала на решетчатых тумбах, еще не ожившая, с болтающимися разъятыми шлангами маслоподачи, толстыми змеевидными электрокабелями, в свежей, блестящей, не сожженной пламенем высоких температур краске. И хотя на титульном листе чертежей еще не значилось: «В. Ф. Загадарчук», это уже была его машина.
Скажи ему обо всем этом кто-нибудь семь лет назад, не поверил бы.
Тогда, в 1967 году, он выдержал конкурсные экзамены и по баллам прошел на радиотехнический факультет
Политехнического института. Он мечтал заниматься промышленной электроникой. Оставался сущий пустяк, незначительная формальность — медицинская комиссия. Василий был спортсменом, среди юниоров Киева держал второе место по метанию копья. На здоровье никак пожаловаться не мог. Все порушилось за несколько минут там, в затемненном кабинете окулиста, где по стенам были развешены непривычные цветные таблицы. «У вас цветоаномалия, — сказал Василию врач. — Придется выбрать другую специальность. Для инженера-электронщика это существенный недостаток. Я напишу в ректорат свое заключение».
В ректорате Загадарчуку предложили место в группе номер три на машиностроительном факультете. Когда Василий спросил, что значит этот номер, ему ответили: специальность — сварочные установки, группа создана по инициативе самого академика Патона. Загадарчук обещал подумать и завтра дать ответ.