Истории чудовищ (Первая половина)

Это изначально школа, так что комнаты тут представлены тремя классами, однако во всех классах выломаны двери и сейчас они все соединены через коридор. В поисках Ошино я заглянул в ближайший класс.

— О, Арараги-кун. Пришёл наконец.

Ошино Мэмэ здесь.

Сидит по-турецки на импровизированной кровати (если это, конечно, можно так назвать), составленной из нескольких придвинутых друг к другу ржавых парт, скреплённых друг с другом леской.

Будто знал, что я приду.

Как и всегда... Проницательный человек.

Но вот Сендзёгахара явно не спешила.

Хоть я и предупреждал её, но, похоже, бомжеватый вид Ошино далеко не отвечает эстетическим стандартам современных старшеклассниц. У любого, кто бы пожил в таких руинах, стиль изменился бы на потрёпанный, однако даже с моей позиции парня, внешний вид Ошино и понятие чистоты — вещи несовместимые. Наверное, будет правильным сказать, что у него самого отсутствует это понятие чистоты. И довершает его образ просто невообразимая психоделическая гавайская рубаха.

Даже шокирует, что вот такой человек спас мою жизнь... И в противоположность Ханэкаве он полнейший пофигист.

— Вот те на. Ты сегодня с новой девушкой, Арараги-кун. Каждый раз приводишь разных, мои сердечные поздравления.

— Не делай из меня какого-то ловеласа.

— Хм-м... А это не так?

Ошино издалека разглядывает Сендзёгахару.

Словно что-то видит у неё за спиной.

— Приятно познакомиться, барышня. Ошино.

— И мне приятно... Сендзёгахара Хитаги.

Ну хоть поздоровались нормально.

По крайней мере, обошлась без язвительных замечаний. Похоже, со старшими она куда вежливей.

— Я одноклассница Арараги-куна, он мне про вас рассказал.

— А... Хорошо, — многозначительно протянул Ошино.

Он опустил голову, достал сигарету и зажал во рту, однако зажигать не стал. В окнах, которые теперь и окнами-то не назовёшь, остались лишь жалкие осколки стёкол, Ошино кончиком сигареты указал на вид за окном.

Через какое-то время он повернулся ко мне.

— Похоже, тебе нравятся девушки с прямой чёлкой, Арараги-кун.

— Не делай из меня какого-то извращенца. Все знают, что прямые чёлки любят только лоликонщики. Не сравнивай меня со своим поколением, выросшим вместе с «Полным домом»9.

— И то верно, — рассмеялся Ошино.

Сендзёгахара нахмурилась этому веселью.

Наверное, обиделась, что я её косвенно лолей назвал.

— Это... Ну, для деталей лучше всё-таки спросить её саму, но вот, Ошино... два года назад она...

— Не называй меня «она», — решительно перебила Сендзёгахара.

— Ну и как мне тебя называть?

— Сендзёгахара-сама.

— …

Она серьёзно?

— Senjougahara-sama.

— Транслит не принимается. Говори правильно.

— Сендзёгахара-тян.

Удар в глаза.

— Так и ослепнуть можно!

— Ты оговорился.

— И это по-твоему равноценный обмен?!

— Мои оскорбления состоят из сорока граммов меди, двадцати пяти граммов цинка, пятидесяти пяти граммов никеля, пяти граммов смущения и девяносто семи килограмм злобы10.

— Да сколько ж злобы-то!

— Кстати, про смущение — ложь.

— Исчез самый важный компонент!

— Ты такой шумный. Если не прекратишь, я буду называть тебя менструальной болью.

— От такого прозвища утопиться недолго!

— Чего это. Это обычное физиологическое явление, ничего постыдного.

— Если специально, это совсем другое!

Сендзёгаха выглядела ужасно довольной и наконец повернулась к Ошино.

— Прежде чем мы начнём, я бы хотела кое-что спросить, — озадаченно проговорила Сендзёгахара, обращаясь скорее к Ошино, чем к нам обоим, и указала в угол класса.

Там, обняв руками коленки, сидела девочка, маленькая настолько, что смотрелась странно в этой вечерней школе. На вид лет восемь, белая кожа, поверх золотистых волос авиашлем — она сидела в углу, поджав колени к подбородку.

— Это вообще что?

Она спросила «что», а значит уже догадалась, что эта девочка нечто. Но, наверное, тут любой, не только Сендзёгахара, почувствовал бы, что в этой девочке, пронзающей жутким взглядом Ошино, мало обычного.

— А, да не волнуйся об этом, — ответил я вместо Ошино. — Сидит себе и сидит, она не может ничего особо... Безвредная. От её прежней не осталось и следа. У неё даже имени нет.

— А вот и нет, Арараги-кун, — перебил меня Ошино. — Про следы-то, может, и верно, но вчера я дал ей имя. Оно хорошо постаралась на Золотой неделе, да и без имени как-то неудобно. К тому же, без имени она так и будет оставаться злом.

— Имя, значит. И какое же? — поинтересовался я, отвлёкшись от Сендзёгахары.

— Шинобу Ошино, вот так.

— Шинобу.... Хм-м.

Истинно японское имя.

Хотя какая, собственно, разница.

— Сердце под клинком. Подходящее имя, не так ли? Я дал ей свою фамилию. Забавно, что кандзи «忍», Шинобу, входит в　«忍野», мою фамилию. Из двусмысленного стало трисмысленным. Как по мне, очень даже неплохо, прекрасно ей подходит.

— Правда?

Скорее, правда не волнует.

— У меня было несколько имён на примете, но в итоге остановился на двух: «Ошино Шинобу» и «Ошино Ошино». Я выбрал первое, оно как-то поблагозвучней. Думаю, Староста-тян оценила бы мой выбор кандзи.

— Это хорошо, наверное.

Честно, мне никакого дела нет.

Не, ну, Ошино Ошино точно бред.

— Так, — потеряв терпение встряла Сендзёгахара. — Что это такое?