Истории для кино

– Вечерами после гимназии я служу артисткой в антрепризе Суркова.

Лёдя не скрывает своего потрясения:

– Артисткой? В настоящем театре?!

Синеглазая по-взрослому кокетливо поводит плечами:

– А разве бывает театр ненастоящий?

И удаляется, помахивая веером, оставив Лёдю торчать столбом. К нему подлетает распаренный танцами друг Никитка.

– Ну як, победа? Дивчина шик-блеск!

– Ди-и-ивчина, – уныло тянет Лёдя и завистливо вздыхает: – Артистка!

Эстрадная площадка в саду Общества трезвости набита разношерстной публикой и, судя по ее шумному поведению, вовсе не активистами этого самого общества трезвости.

Лёдя и Никитка сидят прямо на земле перед сценой.

А на сцене добродушный толстяк, хозяин площадки, провозглашает:

– Открытый театр Борисова – то есть лично меня – дает шанс каждому! Не надо быть артистом, чтобы вас полюбила публика! Можно выступить впервые в жизни, а назавтра о вас будет шептаться весь Привоз и Новый рынок в придачу! Ну, кто смелый?

На сцену поднимается пижонистый молодой человек с колечками усиков. Борисов его рекламирует:

– Вот он! Наш герой! Слава дышит ему в профиль и анфас!

Пижон принимает эффектную позу и запевает арию Мефистофеля:

Люди гибнут за металл!
Сатана там правит бал!

Страсти и пафоса у него хоть отбавляй, но – ни голоса, ни слуха. Зрители, не дослушав и куплета, бесцеремонно топают, кричат и свистят.

Вдруг Никитка толкает Лёдю в бок, указывая в сторону выхода из сада. Там на скамейке сидит знакомая синеглазая гимназистка с пухленькой подружкой. Они едят черешни, срывая их с оплетенных алыми ягодами веточек, и хихикают над торчащим на сцене пижоном.

А пижон машет рукой, пытаясь утихомирить зал. Но еще никому не удавалось утихомирить одесситов, если они чем-то недовольны. И тогда он сам орет, перекрывая вопящую публику:

– Ша, жлобы! Или мне это надо – петь всякие шансонетки? У меня, шоб вы знали, сапожная мастерская! Ну так я да – не артист! Ай-яй-яй, подумаешь!

Пижон горделиво удаляется. Зрители опять вопят и свистят ему вслед, но уже с некоторым уважением к его открытой независимости.

Лёдя не отводит взгляда от гимназистки. И вдруг вскакивает с земли, устремляясь к эстраде. Никитка пытается его удержать за штанину, но Лёдя вырывается и решительно возникает на сцене. Хозяин Борисов радуется:

– Еще один желающий восторга публики!

Публика не готова переключиться на нового исполнителя, она еще топочет, провожая горделивого пижона. Но Лёдя не собирается отступать, он делает сальто на сцене, после чего иронически вопрошает:

– Ну, шо вы топаете? Так топать – это ж не жалеть своих штиблетов!

Публика, удивленная неожиданным начало номера, наконец стихает.

Синеглазая гимназистка с удивлением смотрит на Лёдю, потом явно узнает его и возбужденно что-то шепчет подружке.

А Лёдя указывает в спину удаляющемуся из зала пижону:

– Вы слышали, шо пел этот сапожник? Люди гибнут за металл… Какой металл, я вас спрашиваю? Люди гибнут за любовь!

Зрители, уже попавшие под его обаяние, согласно смеются.

– Потому что без любви нету жизни! – уточняет Лёдя и машет рукой несуществующему оркестру: – Маэстро, прошу!

И хотя никакого маэстро нет, Лёдя имитирует как бы ожидание музыкального вступления, кивает неслышным тактам головой и лишь затем негромко и проникновенно запевает:

Маруся отравилась,
В больницу повезли…

История несчастной любви девушки Маруси плюс душевное исполнение Лёди трогают зал. Публика снова кричит, топает и свистит, но уже весьма одобрительно. Лёдя победно раскланивается. И видит, что гимназистка с подругой направляются к выходу из сада. Лёдя огромным прыжком покидает сцену, хватает за руку Никитку и безо всяких объяснений тащит его на выход.

Публика еще больше аплодирует эксцентричному юноше. А Борисов ухмыляется ему вслед:

– Артист! Ей-богу, артист!

Вечерний сад Общества трезвости волшебно освещен огнями фонарей. По аллеям неторопливо прогуливаются одесситы. В большинстве своем, естественно, парочками – летний вечер так располагает к лирическим отношениям.

Однако их лирику бесцеремонно нарушает Лёдя, который, рассекая влюбленных, как ледокол, тащит за собой Никитку, стремясь настичь уходящих впереди по аллее гимназистку с подружкой. Сделать это непросто, потому что Никитка отчаянно упирается.

– Лёдь, не треба, я краще пойду… Иды сам…

Лёдя еще крепче держит друга за руку:

– Куда иди? Какой сам? Там же еще подружка… Симпатичная!

– Та ни, Лёдь… Пойду я… Ну, на шо мэни эти девчонки?

Лёдя даже останавливается на миг, пораженный.

– На что девчонки?! Да ты… Ты… – И презрительным тоном опытного ловеласа завершает: – Ты – дите малое!

Не находя более слов и не отпуская Никиткину руку, Лёдя делает последний решительный рывок и наконец настигает девушек. Что, впрочем, заслуга не только Лёди, нет, конечно, юные дамы уже давно каким-то своим особым – боковым, задним или вообще внутренним – зрением засекли приближающихся юных кавалеров, и сами не слишком резко, но все же достаточно сбавили ход, чтобы дать себя догнать.