Истории для кино

Пароход плывет,
Вода кольцами,
Будем рыбу кормить
Добровольцами!

Потом улицу заполняют жовтоблакитники гетмана Скоропадского.

И Лёдя поет по-украински:

Пароход плыве,
Нафта плямами,
Рыбу будемо кормыты
Москалямы мы!

А когда маршируют войска германского кайзера и рядом с ними даже гуси идут четким строем, Лёдя поет какую-то абракадабру по-немецки.

А когда весело шагают французские солдаты, Лёдя поет по-французски.

А потом в городе появляются вообще инопланетные пришельцы: иссиня-черные, но белоглазые зуавы. Зуавы не столько воюют, сколько водят по городу навьюченных осликов, снимают с них поклажу и прямо на улице раскладывают марокканские ковры, шитые золотом туфли с загнутыми носами и прочие удивительные товары, гортанными голосами зазывая покупателей.

И Лёдя, запутавшийся во всех этих трансформациях, выдает последний окончательный вариант куплетов:

Пароход плывет,
Накось выкуся,
Нечем рыбу кормить —
Сдохла рыба вся!

К 1919-му году Одесса оказалась последним островком прошлого, на котором поместились остатки белой гвардии и осколки творческой интеллигенции. И все они по вечерам собирались в открывшемся Доме артиста: первый этаж занимал бар известного исполнителя цыганских песен и романсов Юрия Морфесси, второй этаж – кабаре при столиках а-ля «Летучая мышь», третий этаж – карточный клуб. В Доме артиста появлялась нарядная сытая публика. Офицеры и штатские с дамами, знаменитые артисты эстрады и бывших императорских театров, хлынувшие со всей страны к черноморским портам, в ожидании эмиграции пускались в последний загул на родной земле.

Лёдя на эстраде кабаре поет свой коронный шлягер:

Ах, мама, мама, что мы будем делать,
Когда настанут зимни холода?
У тебя нет теплого платочка,
У меня нет зимнего пальта!

Публика смеется и аплодирует своему любимчику, успевая при этом выпивать и закусывать. Лёдя раскланивается, расылает воздушные поцелуи, а в финале к общему восторгу усаживается на шпагат.

Но совсем другая атмосфера воцаряется в притихшем зале, когда на сцене поет Александр Вертинский в костюме Пьеро:

Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой.
Осторожные зрители молча кутались в шубы,
И какая-то женщина с искаженным лицом
Целовала покойника в посиневшие губы
И швырнула в священника обручальным кольцом.

Лёдя стоит за кулисами и абсолютно поглощен пением своего кумира – Вертинского.

Закидали их елками, замесили их грязью
И пошли по домам, под шумок толковать,
Что пора положить бы конец безобразию,
Что и так уже скоро мы начнем голодать.
Но никто не додумался просто стать на колени
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги – это только ступени
В бесконечные пропасти к недоступной весне.

Люди за столиками плачут, аплодируют, требуют новых песен.

После концерта одесские артисты собираются своей компанией, столичные – своей.

Лёдя открывает шампанское, наливает направо и налево в подставленные бокалы своих коллег. А те с удовольствием выпивают и поздравляют:

– С днем рождения, Лёдя! Будь здоров! Счастья тебе!

Лёдя берет бутылку шампанского и подходит к столику Вертинского, где тоже провозглашают тосты и выпивают.

– Простите, господа, мы еще не знакомы, но я так счастлив видеть вас! Позвольте налить вам шампанского? Давайте выпьем за мой день рождения!

Вертинский приподнимает бровь и уточняет, мягко грассируя:

– Вы пгедлагете выпить за мой день гождения?

Лёдя слегка теряется:

– Нет, за мой… У меня сегодня день рождения…

– Да? Но и у меня тоже сегодня… С удовольствием за наш общий день!

Лёдя абсолютно счастлив:

– Надо же! Как свела нас с вами судьба!

Бокалы наполняются шампанским, Лёдя поднимает свой бокал:

– Конечно, господа, сейчас трудное, опасное, окаянное время, но для нашей Одессы, для меня лично это время – счастливое! Когда бы и где бы еще мы увидели вас – замечательных, великолепных, гениальных артистов…

– Ну-ну, не пгеувеличивайте, – улыбается Вертинский.

– Ничуть не преувеличиваю! Вы истинные звезды театральных подмостков Москвы и Петербурга!