Истории драматургии театра кукол

И, наконец, есть все основания предположить, что этот герой – горластый забияка в красном колпаке, с петушиным профилем, нередко в лубочных листах изображавшийся верхом на петухе, сам по характеру – вылитый петух, мог позаимствовать у него и имя. Тем более, что в России всякий петух – «Петя».

Итак, Петрушка – дитя не только «низовой культуры», но и культуры общенациональной – самых разных сословий.

Сценарная цепочка кукольной комедии была композиционно открыта, имела свойства пьесы-обозрения с цепевидным композиционным построением, и эта цепочка могла быть весьма велика. Сами же сцены нанизывались в длительный ряд обозрения, ограниченный только возможным временем ее зрительского восприятия.

В отличие от иностранных традиционных театров кукол, появившихся в России в конце XVII в. и совершенствовавшихся, в основном, за счет разнообразных сценических эффектов, трюков, русский народный театр развивался не только внешне, но и внутренне – по линии социально острой пародийности. Здесь уместно еще раз вспомнить слова известного драматурга, автора пьес для театра кукол, знатока европейского фольклорного театра М. де Гельдерода: «Эта первичная драматургия накопила богатый запас архетипов, простые формы которых доступны народной душе» [156] .

Пародийная острохарактерная внешность, солено-острая реприза, подобная удару, и палочный удар – «прививка от смерти», стоящая крепкого словца, – вот, наверное, те компоненты, которые решали успех спектакля у «подлого» люда. А уж острого словца народные кукольники не жалели ни для квартального, ни для невесты «из двенадцатой роты».

Поведение героя комедии обусловливалось не только характером, выдумкой, личностью самого кукольника, но и проекцией на кукольную сцену идеалов, интересов, тайных желаний и устремлений публики.

Историки русского театра неоднократно отмечали сходство многих сцен русской народной кукольной комедии не только с лубочными картинками, но и с «шутовской комедией» XVIII в., а также со многими интермедиями.

«Шутовская комедия» начала XVIII в. во многом тождественна известным вариантам «Петрушки» XIX в. Здесь высмеиваются невежественные лекари-шарлатаны, иностранцы. Анализируя дошедшие до нашего времени и сделанные в XIX – нач. ХХ вв. записи комедии о Петрушке, можно сделать вывод, что в ней могло быть более пятидесяти персонажей. Однако в каждом отдельно взятом представлении их было не более двадцати: Петрушка, Невеста, Цыган, Лошадь, Капрал, Лекарь, Барин, Квартальный и др.

Сюжет комедии о Петрушке во 2-й пол. XIX в. складывался из встреч Петрушки с теми или иными типажами-персонажами; Петрушка встречался с Невестой и обсуждал с музыкантом-Шарманщиком и зрителями ее достоинства и недостатки, встречался с Цыганом, покупал у него лошадь, расплачиваясь «березовыми деньгами» – палочными ударами; упав с коня – звал Лекаря-немца. После комической сцены лечения, как правило, убивал Лекаря, затем следовала сцена пародийных похорон. Далее появлялся Капрал или Солдат и объявлял, что Петрушку «забривают» в армию, затем учил его солдатским приемам. Эта сцена также традиционно заканчивалась избиением или убийством Капрала. Подобным образом Петрушка обходился и с Барином, бравшим его в услужение, и с Отцом убитого им Лекаря или Капрала, которые появлялись сразу после этих убийств, и со многими другими. Заканчивалась комедия чаще всего тем, что появлялся Барбос, или Чёрт, который хватал Петрушку и волок за ширму. Петрушка с криком: «Прощай, жизнь молодецкая!..» расставался с публикой до следующего представления.

Еще более очевидно сюжетное тождество «Петрушки» со сценами русских драматических интермедий, например, с интермедией «Херликин и Судья», датируемой началом XVIII в. В ней Херликин подает Судье жалобу:

«СУДЬЯ. О чем твое прошение?

ХЕРЛИКИН. Тому явствует мое доношение.

СУДЬЯ. ( Отдает секретарю ). Секретарь, доношение сие прими / И о чем оно явствует, прочти.»

В доношении Херликин жалуется на мух и комаров и просит Судью о защите. Судья же решает, чтобы Херликин сам бил своих обидчиков. Тогда Херликин начинает бить Судью и Секретаря:

«СУДЬЯ. За что ты бьешь меня?

ХЕРЛИКИН. Молчи, я – муху, а не тебя! / Так и сюды уже поспела, / Эдак она, где села! ( по сем ударит секретаря ).

СЕКРЕТАРЬ. Изрядно присудил.

ХЕРЛИКИН. Уже много я убил. / Вот там, вот сям, / Вот зде, и везде, / Аха, ха, охо, хо! ( И тако с тем судей прогоняет )» [157] .

Подобное сходство интермедий с народной кукольной комедией позволяет сделать вывод о том, что не только лубочные листы, но и литературно-драматургические произведения того времени могли быть источниками вдохновения кукольников, сочинявших новые сцены для своего импровизированного представления. В свою очередь и сами эти народные импровизационные кукольные представления, сценки могли стать источником для того или иного лубочного листа, той или другой драматической интермедии.