Игра добавила Песи популярности – он называл это успехом на кошачьем вое. Однако родители (за исключением жильцов первого этажа) пожаловались доктору Моди, что его сын подначивает их детей издеваться над несчастными, безответными и беспомощными созданиями. «Стыдно сыну ветеринара обижать животных», – сказали они.
Как легко догадаться, Песи приносил родителям одни огорчения. С годами доктор Моди привык к первоначальной неловкости, с которой приходилось сталкиваться в каждом новом месте. Он уже знал, что его ждет: сначала лавина жалоб от возмущенных родителей, утверждающих, что их сыновья теперь
В Фирозша-Баг все произошло именно так. После негодования, вызванного облавами на кошек, жильцы еще больше полюбили доктора Моди. Он заслужил их уважение участием, которое принимал в делах квартала, общаясь с коммунальщиками по поводу сломанных лифтов, протечек в водяных баках, крошащейся штукатурки и неисправной электропроводки. Благодаря его стараниям массивные чугунные ворота в каменной стене, огораживающей три здания, площадку и задние дворы, были отремонтированы и нанят сторож, чтобы не пускать внутрь нищих и прочий сброд (и хотя доктор Моди был уже мертв во время беспорядков с участием партии «Шив сена»[89], жильцы добрым словом поминали его за эти ворота – они помогли сдержать бушующие толпы). Когда бомбейский муниципалитет попытался присвоить часть собственности Фирозша-Баг для реализации проекта расширения дорог, доктор Моди оказался в первых рядах борцов и сумел достичь компромисса, благодаря которому жильцы потеряли только половину от предполагаемой изначально территории. Однако уважение соседей никак не излечивало доктора от отчаяния, вечно терзавшего его из-за Песи.
Когда у доктора Моди родился сын, он много и долго размышлял, как его лучше назвать. Пешутен в персидском эпосе «Шахнаме» был братом великого Исфандияра и благородным военачальником, любителем искусства и образования, мудрым советником. Доктор решил, что его сын будет играть на скрипке, освоит все лучшее из восточной и западной культур, станет испытывать трепет от поэзии Тагора и Шекспира, оценит Моцарта и индийские раги, и однажды, когда придет время, отец познакомит его со своим самым любимым занятием – коллекционированием марок.
Но годы шли так, как они шли. Судьба отказала доктору Моди в осуществлении всех его планов. Когда он заговорил о марках, Песи только рассмеялся и стал издеваться над милым сердцу доктора хобби. Именно в этот момент оскорбленный и смущенный доктор предоставил сына его судьбе, какой бы она ни была. Неизменная печаль заняла в его сердце пустое место, оставшееся после исчезновения всех связанных с сыном надежд.
Груз этой печали становился особенно тяжелым, когда вечером доктор Моди возвращался с работы домой. Когда машина заворачивала во двор, он успевал увидеть Песи раньше, чем тот замечал отца. Открывавшиеся его взору сцены вызывали отчаяние – сын вечно кого-нибудь обижал, с кем-то дрался или показывал неприличные жесты.
Но доктор Моди старался не демонстрировать окружающим своих чувств. Пока машина медленно ехала по неровным плитам площадки, мальчишки расступались, давая ему дорогу. Они не возражали, если он с веселым видом и шутливыми комментариями прерывал их игру. Совсем иначе они вели себя с владельцами двух других машин, священником из корпуса «А» и дипломированным бухгалтером-экспертом из корпуса «В», которые обычно кричали из своих автомобилей на сыновей банковских клерков и бухгалтеров, потому что те своей игрой мешали проезду. Одни и те же ругательства становились настолько предсказуемыми и бессмысленными, что иногда мальчишки весело кричали хором вместе со своими хулителями: «Вы хуже, чем грязные животные!», или «Дикие собаки и кошки и то умнее!», или «Вам, чертям, что, уроков делать не надо?!».
Но один паренек всегда держался в стороне от сверстников – мальчик из семьи Бальсара, проживавшей на одном этаже с семьей Моди. Джахангир каждое утро сидел на каменных ступеньках лестницы, когда легкий ветерок дул с суши на море, высушивая и освежая потных от игр ребят. Он долго сидел в сумерках один и у остальных вызывал лишь раздражение. Ребятам не нравился его грустный вид отстраненного наблюдателя.