Истории Фирозша-Баг

Тогда доктор Моди еще не знал, что будет часто общаться с сыном соседей Джахангиром – мальчиком, который каждый вечер сидел тихий и задумчивый, наблюдая, как во дворе играют другие ребята. Те звали его чарикхао[87], причем совершенно несправедливо, потому что он никогда не ябедничал и не сплетничал (доктор Моди ласково назовет его наблюдателем из корпуса «С»). Переезжая, доктор Моди также не знал, что визиты Джахангира Бальсары в десять утра каждое воскресенье станут для него источником искренней радости. Неизвестно ему было и то, что, когда он уже решил, будто нашел человека, с которым может поделиться своим хобби, человека, который утешит его после полного разочарования в сыне Песи, ему суждено будет лишиться драгоценной марки с испанской танцовщицей и прекратить дружбу с Джахангиром, и все эти события произойдут стремительно, одно за другим. А через два года он сам… но этого никто никогда не знает.

Вскоре после переезда доктор Барзор Моди стал гордостью парси из корпуса «С». В их здании, как и в других корпусах квартала, с избытком имелись низкооплачиваемые банковские клерки и бухгалтеры, и появление доктора Моди добавило жильцам большей значительности. Не забудем, что в корпусе «А» жил известный священник, корпус «В» мог похвастаться дипломированным бухгалтером-экспертом, а теперь и корпус «С» имел в делах квартала свой голос, не менее весомый, чем у остальных.

Пока корпус «С» каждодневно принимал меры с целью утвердить и удостоверить важность объекта своей гордости, сын доктора Песи, здоровенный парень, стал лидером среди самых хулиганских представителей населения Фирозша-Баг от десяти до шестнадцати лет. Для Песи это тоже было привычной каждодневной задачей. Он следовал по пути, который наметил для себя сам с тех пор, как семья стала переезжать из города в город в зависимости от прихотей и причуд отцовского работодателя – правительства.

Успех Песи объяснялся его грубой силой. Впрочем, он также обладал и менее заметными талантами, привлекательными для толпы, которую он собирался возглавить. Одно, без сомнения, дополняло другое: таланты служили для маскировки грубого характера его силы, а грубая сила помогала толпе почувствовать притягательность его талантов.

Одним из таковых было харканье. Песи умел по желанию собрать во рту невероятное количество мокроты, издавая при этом звуки, которые ребята слышали только от взрослых, да и то редко: глубокие, горловые, резкие, резонирующие раскаты, завершающиеся плевком – «тьфу!», после чего впечатляющий трофей, размер которого вызывал зависть у всех мальчишек, шмякался в пыль к их ногам. Песи мог также выпускать газы, звучавшие как вопрос, восклицание, отрывки хроматической гаммы или звук трубы, а мальчишки нюхали и обсуждали достоинства их вонючести в зависимости от тональности. Эта способность обеспечила Песи прозвище падмару, которое он носил с гордостью.

Но, пожалуй, самым важным его талантом было умение импровизировать. Материалом для выдумок служили особенности местности, в которой он оказывался. В Фирозша-Баг позади трех зданий или, как их называли, корпусов, располагались просторные дворы, принадлежавшие всем жильцам. Вот эти-то дворы и заронили в плодовитом сознании Песи семена, проросшие новой игрой – облавой на кошек.

До переезда семейства Моди кошки, бездомные и счастливые, жили во дворах, хорошо питались ошметками и объедками, регулярно по часам выбрасываемыми жильцами трех домов. В кормежке не участвовали только те, кто населяли первые этажи. Время от времени эти жильцы объясняли, умоляли или нецензурно ругались, потому что отходы накапливались у них под окнами – там, где постоянно сновали кошки, мяукая, объедаясь и устраивая кошачьи концерты днем и ночью. Если выбрасываемой пищи оказывалось больше, чем могли сожрать коты, все недоеденное доставалось крысам. И наконец, над отбросами с жужжанием кружили мухи и прочие насекомые, пенились, перебродив, лужицы с бобами и карри, пока на следующее утро не приходила качравали[88] их убирать.

Задние дворы Фирозша-Баг представляли собой неряшливое подбрюшье квартала. И они – решил Песи – должны стать местом действия для кошачьей облавы. Но имелось одно препятствие: мальчишек на задние дворы не пускали. Попасть туда можно было только через маленькую лачугу качравали за корпусом «А», где путь им преграждал привязанный к воротам огромный злобный пес. Поэтому Песи распорядился, чтобы ребята подошли к тем окнам своих квартир, что выходят на задний двор, желательно в такое время, когда рядом нет взрослых – отцы на работе, а матери еще не встали после дневного сна. Каждый взял бы с собой кучку небольших камешков, и они по очереди стали бы кидать ими в кошек, по три камешка зараз. Игра вполне могла бы называться «облавой на крыс», но побитые крысы быстро убегали в укрытие, а вот кошачий вой доставлял исключительное наслаждение и свидетельствовал о точном попадании: без кошачьего вопля очко не засчитывалось.