Истории господина Майонезова (СИ)

- Какое счастье, друзья, съесть кусочек хлебца! – воскликнул с ощущением большого душевного удовлетворения профессор, - Разве мы это ценили? Я был пресыщенным и … и мерзким типом! Я буду мыть туалет, други мои, в качестве наказания за то, что опростоволосился на старости лет! Я исполню эту неприятную повинность!

- Нет, друг мой, мы с Рокки уже заняли эту повинность, - с мягкой улыбкой, но решительно сообщила Варвара Никифоровна.

- Ро, может мы с тобой будем мыть туалет? – спросил Кот с улыбкой, в которую вложил всё своё очарование.

Пыш взглядом безжалостно нокаутировал Рыжика.

- Нет, нет, господа! – возразил со смехом Паралличини, - мыть туалет – это источник творческой активности! Только за дополнительную плату я вам это уступлю!

- Не понимаю, для кого вы тут так стараетесь, - проговорил раздражённый после нокаута Кот, - и почему вы поверили этим письмам?

- Ты впал в заблуждение, друг! – заявил Коту решительно Кро.

- Кро, если ты мне ещё скажешь, что я не адекватный, я изрежу твои костюмы! Оба! – закричал Кот.

Он резко вскочил, свалил со стула вязанный чехол и, громко топая по гремящему полу, убежал в свою комнату отдыха.

Профессор отложил на тарелку Рыжика лепёшек и заговорил спокойно и рассудительно, словно он читал лекцию перед студентами: «Мы обязательно поймём, зачем мы оказались здесь. Но уже сегодня я могу сказать, что вижу без очков, Варюша и Кро носят свои по привычке, у Ро перестало болеть сердечко, Пыша не беспокоит печень. Нас исцелила местная пища, мы словно прошли курс лечения на дорогом курорте. Почему это произошло? Потому что Бог милосерден во всём, в том числе и в наказании. Он никогда не оставляет мир без свидетельства. Он не оставил и нас, людей со слабой верой, дав нам осязаемые изменения самочувствия.

В тёплой Машиной гостиной я не хотел печалить вас своими неприятными воспоминаниями. И, когда господин Фигурка рассказывал о любви, я решил заменить свой рассказ о страсти фольклором. Сегодня я, в общих чертах, расскажу то, что утаил от вас в тот вечер, ибо это имеет прямое отношение к нашей нынешней ситуации…

Я познакомился с Лёлей будучи уже студентом университета. Стройная, красивая, рассудительная, мне приходилось прилагать усилия, чтобы расположить её к себе и завоевать её внимание, которое пытались завоевать многие. Сегодняшний опыт подсказал бы мне, что передо мной бездушная красавица, не способная никого любить, кроме себя, и так организующая свою жизнь, чтобы каждый день получать новые впечатления и развлечения. Но тогда я не верил в это и был полностью поглощён идеей получить Лёлину любовь. Для этого я использовал разные способы и методы, работая на свою идею и днём и ночью. Я похудел, плохо спал, прогуливал занятия в университете, вступил в натянутые отношения с близкими. Моя идея была той страстью, которая, как заноза, сидела в моей голове и разрушала моё сознание. Инстинкт самосохранения подсказывал мне отойти от Лёли. Но, как только я волевым усилием отходил от неё, красавица тут же оглядывалась по сторонам, ища меня, и возвращала себе любимую игрушку ласковым взглядом, нежной улыбкой или, даже, интригующей запиской. И снова я таял, как горящая свеча, возле снежной королевы. Безумные идеи охватывали меня, мне хотелось вернуться в те времена и в те места, где не ступала нога человека. В одну из бессонных ночей я, глядя воспалёнными глазами в пространство, написал «Архейский реквием», в который выплеснул всю мою боль:

«В цикадовых рощах сойдутся печали

И эхом коснуться лагун,

Им блики ответят из огненной дали, -

В рядах позолоченных лун,

И скорбью наполнят застывшие скалы,

Разбившись на тысячи слёз,

И будет рыданьям безудержным мало

Пространства меж крохотных звёзд.

И небо прольётся потоками света,

Качнувшись от этих скорбей,

И будет безумно стонать до рассвета

Орган первозданных морей.»

Мои друзья, слушая эти декадентские стишки, видя, как я угасаю, советовали мне срочно познакомиться с другой барышней. А дед рекомендовал незамедлительно ехать в Троице – Сергиеву Лавру к одному старому монаху, что я и сделал, весьма, надо сказать, не охотно. Вернулся я другим человеком.

Как сейчас помню, стояла ранняя весна, и воробьи не уступали в пении соловьям! Я шёл в длинном пальто нараспашку, блаженно улыбаясь на лужи, на сосульки, на извозчиков, на витрины! Вбежав в ароматную кондитерскую Абрикосова, кстати, того самого, кто впервые стал торговать шоколадными зайцами, я купил большой пакет сахарного печенья в форме единорогов и шишек. С этим счастливым пакетом я и отправился мириться со своими домашними, которых, конечно же, любил всем сердцем.

Было время дневного чая, дед мой восседал, выставив бородку, во главе стола, он радостно принял пакет, добавил сливок в мою чашку и изрёк: «Нус, нус, молодой человек, с возвращением на землю! Прочти-ка, нам что-нибудь из «последнего», только без этого: «Полюбил Лёлю – угодил в неволю!» И я с удовольствием прочёл им стихотворение, написанное мною под впечатлением от позднего возвращения из Лавры, свидетельствующее о том, что идея – страсть изъята из моей головы: