Истории и теории одного Пигмалиона

Он вернулся, как всегда первым, но на этот раз не спешил занять перенесенное гнездо. Дым, его длиннющая тень и едкий запах пугали птицу. Три дня кружил он вокруг и дивился нововведению, в отчаянии приближался к гнезду, потом внезапно взмывал вверх и снова кружил. Не знаю, что все же заставило его смириться, только на четвертый день он опустился в гнездо и долго стоял там задумавшись. Дети восторженно приветствовали его криками «ура-а-а!», он снисходительно смотрел на них сверху, но в конце концов сел. Это было знаком, что он решил обосноваться в подновленном доме. Теперь уже он делал вид, что не обращает никакого внимания на черный дым, который поднимался совсем рядом с ним. Иногда, когда ветер дул в его сторону, дым окутывал птицу и ее не было видно. Снова прилетели аистихи, подивились перемене, но тут же приняли решение аиста и жизнь началась снова, как и в прошлом, как и в позапрошлом году, как всегда.

Аист делал вид, что не замечает дыма, но дым не мог не замечать аиста, он был обречен оставлять после себя след. Только за одну весну и лето аисты преобразились. К осени они стали черными, как деготь. Среди своих собратьев на болотах и лугах они отличались странным, экзотическим видом. Где бы мы их ни встретили, мы тут же узнавали своих аистов, которые были черными с головы до ног, в отличие от породы черных аистов, у которых снизу были белые пятна.

Полностью нашим и только нашим был аист, потому что аистихи и аистята появлялись и исчезали. Аистихи, наверное, где-то отбеливались в объятиях других аистов, чьи гнезда находились не рядом с трубой, а, как повелось испокон веку, — на дереве или на трубе дома.

Наш аист был единственным. Все село целиком и полностью привязалось только к нему, перенеся на него всю любовь к перелетным гостям, потому что его привязанность к селу и к нам была зримой, убедительной и непобедимой. Другие как появлялись, так и исчезали. Ни у самок, ни у птенцов нельзя было заметить какого-либо постоянства и прочной любви. Он же всегда прилетал, неизменно возвращался в наше село, хоть и поменяли ему гнездо. Никогда за время своего пребывания на юге ему не удавалось полностью очиститься от копоти. Весной он являлся к нам какой-то сероватый, а к осени чернел, как настоящий арап.

И этой осенью, как обычно, в богатой и уютной котловине, где расположилось село, в болоте реки Сувар смолкли жабы и попрятались змеи. Черный аист проводил свою семью в знакомые ему места в дальних странах, через горы и моря. Он стоял, задумавшись, на вершине трубы. По всему его телу разливалось блаженное тепло, идущее от бани, легкий ветерок относил дым в противоположном направлении. Он стоял сосредоточенно задумавшись, несколько дней, время от времени спускаясь в гнездо и приканчивая запасы пищи, которые заготовил.

Через несколько дней он почувствовал в крови знакомый зов, стал нетерпеливо оглядываться. Теперь он стоял в такой позе, будто пересчитывал жителей села, подсчитывал исчезнувших за год и поднимал голову вверх, прослеживая за их отлетевшими душами. Однажды вечером он сделал три круга над селом, поднялся высоко и устремился в дальний путь.

Он летел высоко, легко и плавно. Как всегда, на одиннадцатый день он настиг своих и присоединился к стае. Только одного взгляда хватало ему, чтобы по расположению звезд определить местонахождение стаи. Для него было не просто небо, а небо над моим селом, небо над Фракией, небо над Адрианополем, над Стамбулом, над Смирной, над Родосом и Кипром. Каждое место для него имело свое небо, свое солнце, свою луну и неповторимое расположение звезд. Не зная их названий, он чувствовал под собой их особый дух. Путь его был как всегда прямой и абсолютно одинаковый. Глаза его смотрели на расположение звезд. Крыльями и спиной он чувствовал небесный свет, поджатыми лапами и грудкой ощущал ежеминутно меняющиеся испарения, поднимающиеся снизу, с земли.

Сначала Черный аист почувствовал свет кипрского неба, пафосского берега. Он поглядел на звезды, уверился в правильном курсе стаи. Только теперь снизу, со стороны лап и сердца он ощутил нечто иное, несвойственное этим местам, нечто милое и близкое, что оставил он там, где было его гнездо на трубе. Пропустив вперед стаю и сделав несколько кругов над источниками Афродиты, над банановой рощицей, еще не увидев меня, он почувствовал мое присутствие, горький, нездешний запах.

Черный аист обрадовался неожиданной встрече, покинул стаю и приземлился с намерением подойти ко мне и утешить, приласкать своими большими крыльями и длинным клювом. Он заметил, как я ему обрадовался. Он помнил меня ребенком, когда я шумными радостными возгласами встречал его весной. Мука моя растворилась. Но, стыдливый и деликатный, он не посмел подойти. Только отлетел немного в сторону, давая мне понять, что останется здесь неподалеку, и мы снова будем соседями. Он будет напоминать мне о весне и мы оба не будем одиноки. Среди гаснущих звезд и опускающегося мрака до самого рассвета мы с Черным аистом были вместе, как всегда.

* * *