И обитатель Сигова болота исчез во мраке елового леса, а Кайса и Гидеон, спустившись с крыши, решили, что да, они, пожалуй, отправятся в Кристинеберг на рудник.
В понедельник после Михайлова дня супруги пришли в Кристинеберг. Шли весь день, Кайса несла постельное белье в заплечном мешке. В одном из бараков им отвели комнату с плитой.
И Гидеону нашлась работа. Он волен был выбирать из множества подземных ремесел; судя по всему, рудник мог вместить сколько угодно рабочих.
А что же Кайса?
— Нет, шахта — не место для женщин. Чтобы женщина спустилась в шахту? Да не в жисть!
Вот что сказал управляющий, причесывая ногтями свои кустистые брови:
— Шахта — это жуткая черная дыра, затягивающая мужчин, жестокое и ужасное чрево, которое открывается только мужчинам.
Но тут же добавил:
— А вот повариха нам может понадобиться. Они то и дело бывают брюхатыми от горняков, и приходится искать замену. Но и это еще не точно.
— Я сильна, как арденнская кобылица, — сказала Кайса.
Но даже чистокровной арденнской кобылице не разрешили бы спуститься в шахту. Нет, это невозможно. Кобылицам любых пород вход туда был заказан. Вот с каким глубоким уважением относились ко всему женскому горняки Кристинеберга!
Итак, наш Гидеон устроился на рудник строителем. Он ведь был рукастым и строить привык. Теперь Гидеон вкалывал в шахтах и штреках, возводя лестницы и затворы совсем так же, как раньше корпел над стройкой в Пристанище. Если смотреть глубже, он продолжал строить Дом. Каждое движение натруженной руки Гидеона превращалось в звонкую монету, а монеты в свое время должны были обеспечить им строганые и нестроганые доски да вагонку с лесопилки Тургрена на Мельничной гряде. Просто строительство Дома пошло немного окольным путем через Кристинеберг. Одна стройка заменила Гидеону другую, а веру в лотерею он утратил.
Но после Нового года оба — и Кайса, и Гидеон — осознали, что деньжата откладываются с трудом. Их совсем не оставалось. Все уходило на комнату в бараке, еду да рабочую одежду. За вечерней трапезой Дом даже старались не упоминать. Потому что, кабы не он, ячневую кашу сдобрили бы вареньем или патокой.
— Эх, если бы не мой неуемный аппетит, — говорила Кайса.
И вот однажды перевязала она груди двумя платками, чтобы не выпирали, набросила робу с кожаным капюшоном, скрывающим волосы, и нарисовала себе карандашом щетину на подбородке. В таком виде отправилась наша Кайса в заводскую контору и объявила, что к ним пришел горняк, каких раньше в Кристинеберге не видывали. Что там у вас самое тяжелое? Где лучшая сдельщина?
Так стала Кайса грузчиком. Она была самым проворным, выносливым и могучим грузчиком из всех, кто нанимался работать в этих штреках.
Горному мастеру часто случалось останавливаться за спиной у Кайсы и наблюдать, как она работает. Он просто стоял и смотрел на это удивительное тело, которое работало без устали и никогда не давало сбоев. Вот бы изобрести такую машину — машину, похожую на этого человека! Получился бы совершенный погрузчик! Он стал бы величайшим успехом за всю историю горнодобычи!
Откуда было мастеру знать, что на самом деле Кайса не руду ковшом переваливала, а перекладывала строганые и нестроганые доски с лесопилки Тургрена, что на Мельничной гряде, да еще вагонку. Именно Дом придавал ей сил и выносливости. Если бы Дом не подстегивал Кайсу, она бы работала просто как обычный дюже сильный мужик.
Ну, вот теперь, наконец, у супругов стали оставаться деньги. У них с Гидеоном была жестянка, на которой красовалась надпись «Кофейный напиток высшего качества». В нее складывали купюры и монеты. И Гидеон начал подсчитывать сбережения в объемах пиломатериалов. Сколько бы он смог купить шпунтованных досок, сколько досок в три четверти дюйма и сколько полуторадюймовых?
Того горного мастера, что работал на руднике в Кристинеберге, звали Лундвалль. Родом он был с юга, из Людвики. Один раз Лундвалль битый час наблюдал, как Кайса грузит руду. Он стоял по стойке смирно и лишь изредка покачивал головой, охваченный возвышенным восторгом. Надо же, какой горняк! Грузчик, а прекрасен, словно элеватор! В конце концов мастер не удержался, сделал пять шагов вперед, откашлялся и воскликнул:
— Ты не такой, как другие мужики, в этом нет сомнения!
Тогда Кайса выпрямилась и сказала:
— Да нет, я такой же, как все мужики. Мое имя — Манфред, но народ называет меня Манне.
— Нет, — продолжил мастер Лундвалль. — Ты — будто три или даже четыре могучих мужика, вместе взятых!
Тогда Кайса задрожала крупной дрожью, и лопата выпала у нее из рук. На столбе у вагонетки висел переносной фонарь. Свет упал на лицо, исказившееся от непонятной смеси горечи, ошеломления и залихватского возбуждения. А Лундваллю пришлось продолжить:
— Ты не можешь быть обыкновенным мужиком! Ты — двужильный или даже многожильный, я уверен! Все, что заложено в нас, обычных мужиках, увеличено в тебе многократно. Каждая часть твоего тела достигает таких колоссальных размеров, что даже страшно подумать, как ты с ним управляешься!