Истории, нашёптанные Севером. Антология шведской литературы

После этих слов ужасная дрожь вновь охватила Кайсу. Окрашенный рудной пылью серый пот стекал по ее лицу. Она не могла вымолвить ни слова, только хватала ртом воздух. Ноги тряслись, руки судорожно сжимали грудь, которая никуда не делась, как бы туго ни сдавливали ее платки.

В конце концов Кайса сдернула со столба фонарь, а другой рукой подхватила мастера Лундвалля. Он был маленького роста, худощав и узок в плечах.

Кайса увлекла его за собой в сторону, в одну из ниш. Там рассказала все как есть; дрожащим от негодования и возбуждения голосом объяснила, что она, по правде говоря, женщина. Молвила, что ее оскорбленный пол не может больше молчать и что в сердце бушует пламя. Вручив мастеру Лундваллю фонарь, Кайса расстегнула одежду и вновь выпустила свою грудь на свободу.

— Я больше не могу, — сказала она. — Ты должен видеть, что я — женщина!

И мастер Лундвалль подошел ближе. Фонарь трясся в его руке, и свет дрожал, когда он наклонился вперед, чтобы как следует рассмотреть. Сомнений не оставалось: женщина! Пока мастер лицезрел то, что ему позволили увидеть, зубы у него застучали от страстного желания.

Срывающимся на фальцет голосом он признался Кайсе в любви.

Ей никогда не приходилось слышать подобного от Гидеона.

И Кайса ответила, что сражена наповал. И побеждена.

— С этим, видно, ничего не поделаешь, — сказала она.

Когда вечером того дня Гидеон вернулся домой в их комнату в бараке, он сразу увидел, что Кайса ушла от него. Все о таком слыхали, и он понял, что к чему. Исчезла ее одежда, корзинка со швейными принадлежностями, мешочек с папильотками и коленкоровый саквояж с особыми прокладками.

Говорят, Кайса и мастер Лундвалль подались в Южную Швецию. Долго ходили слухи, что они разъезжали по ярмаркам, где она разгибала подковы, поднимала мужиков и разрывала пополам телефонные справочники. Их многие видали. Поговаривали также, что в годы войны он сменил имя и стал пастором в церкви Святой Троицы, а потом избрался депутатом в риксдаг. Никогда не знаешь, кому что суждено.

Казалось, для Гидеона в результате этой истории строительство Дома закончилось. Однако в жестянке с надписью «Кофейный напиток высшего качества» на дне, под деньгами, нашлась записка от Кайсы: «Дострой Дом за меня и мой грех».

Она так и написала: «Мой грех».

Но не мог же Гидеон оставаться в Кристинеберге, где всем все было известно. А на медном руднике Адак никто и слышать не слыхивал ни о нем, ни о Кайсе с мастером Лундваллем.

Тот рудник только что открылся, и Гидеон устроился туда бурильщиком. На бурильщиков деньжат не жалеют.

Гидеону выделили койку в холостяцком бараке. В свои смены он выбуривал из горной породы строганые и нестроганые доски и, конечно же, вагонку с лесопилки Тургрена. Ставка была хороша, и жестянка с деньгами быстро пополнялась. По ночам, когда другие мужики метались во сне на своих койках от развратных снов о женщинах, Гидеон лежал неподвижно и думал о Доме.

Однажды, когда день клонился к вечеру, Гидеон бурил шурф для взрывотехников в дальнем штреке, куда еще не поспели строители. Он часто опережал рабочих своей бригады. Сверху, наискосок от того места, где он работал, откололся кусок горной породы. Это даже не глыба была, а скорее небольшой осколок.

Удар пришелся ровно на его правое плечо.

Этот камень потом сохранили. Говорят, на него до сих пор можно посмотреть в одном из флигелей то ли краеведческого, то ли заводского музея.

Весом он был невелик: один из начальников в одиночку вынес его на поверхность. По форме камень напоминал клин или нож из станка для рубки щепы, которую в войну сжигали и использовали вместо автомобильного топлива.

Камень был таким острым, что у несшего его инженера на ладони осталась глубокая рана, а он даже не почувствовал, как порезался. Осколок сверкал медным колчеданом.

Так вот, осколок упал острым концом вниз прямо на плечо Гидеону. И целиком отрубил правую руку. Причем столь аккуратно, что доктор Энгберг сказал: «Можно подумать, будто ее ампутировал главный врач Лундбум из Умео».

Гидеон уже больше не был горняком. Очнувшись от наркоза, он произнес единственное слово: «Дом».

Горнодобывающая компания назначила ему пенсию, которая называлась пожизненной рентой. Гидеон вернулся в Пристанище, где стал тренировать левую руку, чтобы ловить рыбу в озере Вурмшён, собирать ягоды, сажать и копать картошку. А еще рубить дрова и готовить еду, то есть выполнять самое необходимое.

Два года спустя его накоплений хватило на покупку пиломатериалов. С лесопилки Тургрена на Мельничной гряде приехал грузовик и сгрузил доски у дороги.

Гидеон соорудил себе кожаный ремень, закреплявшийся на левом плече. С его помощью он перетаскал все доски в Пристанище. Строганые, нестроганые и вагонку.

Своей единственной рукой он удивительно ловко обращался с молотком, пилой, теслом и клещами. А вот с долотом дело не пошло. Он пытался держать полотно зубами, ударяя по рукоятке молотком. Но ничего не вышло.