Мне с трудом удаётся следить за временем в этом походе. Поэтому даты я ставлю довольно приблизительно. Мы идём уже так давно, что я потерял счёт дням. Не уверен сколько уже прошло времени. Неделя? Месяц? Может быть год? Лес становиться всё гуще и каждый переход превращается в испытание. Мы сильно замедлились. Люди выбиваются из сил продираясь сквозь эти заросли. Я даже не уверен, что мы преодолели хотя бы пару миль за последние дни. Ещё эти головные боли… Они продолжают мучать меня последнюю неделю и как мне кажется я не одинок в этом недуге. Я слышал, что кое-кто из слуг тоже жаловался на постоянную мигрень нашему доктору. Но это ещё не самое страшное. Я стал замечать, как некоторые постепенно трогаются рассудком. Я видел, как один из наших слуг долго смотрел в сторону леса, приговаривая себе под нос странные слова. Я смог разобрать только одно – «Кровь». Чтобы это не значило, но это пугает. Нужно поговорить с отцом об этом.
3 октября 1846 года.
Начали пропадать люди. Трое слуг исчезли прошлой ночью, и никто не знает куда они ушли. Среди них оказался и тот, который бормотал себе под нос созерцая лес. Отец запретил любые поиски и приказал двигаться дальше. Это вызвало волнения. Однако вперёд выступил Герхардт, сказав о том, что если их забрал лес, то ничего уже нельзя сделать. В чём-то старик прав. Если посреди этой чащобы кто-то отобьётся от отряда, то скорее всего всё что ему останется это блуждать среди этих древесных исполинов пока голод и жажда не окончат его страдания. Ужасная участь… Мне даже сложно сейчас представить нечто более ужасное… Но я согласен, что нужно двигаться дальше. Поиски лишь затормозят нас или приведут к новым потерям. Наверное, я ужасный человек раз готов бросить этих несчастных на произвол судьбы в этих незнакомых лесах, но меня больше волнует участь всей остальной экспедиции.
8 октября 1846 года.