Истории, связанные одной жизнью

В этой главе, в отличие от предыдущей, я ничего не говорил о самом главном – о войне. Но это совершенно не значит, что события на фронтах нас не интересовали. Каждая наша победа, любое продвижение вперед встречались как праздник. Более того, все важные сообщения, публикуемые в газетах, я старался вырезать и сохранить для себя и потомков. (Несколько лет назад мой сын обнаружил у меня папки с газетными вырезками того времени и с удовольствием забрал их.) Но я сделал одну промашку и до сих пор жалею об этом. Не помню даже приблизительно, когда это произошло, скорее всего, в 44-м году. В центральном органе ЦК и Совмина Узбекистана в газете “Правда Востока” был опубликован очередной Приказ Сталина об освобождении какого-то города или о результатах очередного наступления. Однако по недосмотру корректора или по какой-то другой причине, заголовок этого приказа имел следующий вид: “Приказ Верховного Гавнокомандующего” (выделено мною: можно вспомнить соответствующий эпизод в фильме Тарковского “Зеркало”). И вот эту газету я не сохранил.

Мы постепенно привыкали к мысли, что долгожданная победа не за горами. И, тем не менее, начиная со второй половины апреля 45-го года, ожидание становилось почти нестерпимым. Радиоприемников ни у кого не было, только газеты. Последние дни тянулись особенно медленно. Наконец, кому-то все же удалось восьмого мая узнать, что немцы сдались и что завтра об этом будет объявлено по радио. На следующий день большая толпа народа, в основном студенты, собралась под громкоговорителем, расположенным на углу улицы Куйбышева и одной из центральных улиц Ташкента, название которой я забыл. Собрались с утра, но только в двенадцать мы услышали голос Сталина. По правде говоря, я не очень запомнил, что было потом. Помню только, что люди шли по улицам и плакали. Помню, что мы пошли на Красную площадь (такая площадь в Ташкенте тоже есть), куда выкатили какие-то маленькие орудия и из этих орудий производились залпы. Как мы отмечали Победу вечером в общежитии, не помню.

Семья сестры моей мамы, тети Мани Ицкович, вернулась в Ростов еще до окончания войны. Переписка с ними не прерывалась в течение всей войны, и вот сейчас мама попросила сделать вызов в Ростов ей и Инне. Все было проделано достаточно быстро, и в июне или в начале июля сорок пятого билеты в Ростов были уже на руках. Места, конечно, в бесплацкартном вагоне, но все равно, это даже трудно себе представить – возвращение в Ростов! Несколько моих друзей, и среди них обязательно Марк и Миша, поехали провожать маму и Инну на вокзал. Предстояло брать места с боем, и Яша Фаенсон предложил мне для усиления моей позиции нацепить его медаль “За оборону Сталинграда”. В вагон я проник через окно, места удалось захватить, но профессиональный удар в глаз я все же получил – медаль меня не защитила. Возвращался в общежитие с хорошим фингалом.

Еще до дня Победы в институте усиленно циркулировали слухи о том, что наш институт, к тому времени он уже назывался Ташкентским авиационным институтом, будет расформирован, и основная его часть будет переведена в Ленинград. К моменту окончания летней экзаменационной сессии эти слухи официально подтвердились, отъезд на сельхозработы был отменен, и студентам было категорически приказано на лето никуда не разъезжаться. Однако студенты народ ушлый, и большинству удалось рвануть к своим родным, особенно если это было в пределах Средней Азии. Тем не менее, и Марк, и я, и еще несколько ребят получили разрешение на дальний отъезд. Мне помогло то, что одним из высших должностных лиц администрации института, кажется, замдиректора по науке, был профессор, которому я накануне сдал экзамен по термодинамике. У нас взяли адреса, по которым мы будем находиться летом, и обещание немедленно вернуться в Ташкент по получении вызова.

Для того чтобы сэкономить время, я решил ехать через Ашхабад и Каспий, то есть тем путем, по которому мы последний раз добирались до Средней Азии. Дополнительным аргументом в пользу этого маршрута было то, что моим попутчиком, правда, коротким, до Самарканда, был Миша Туровер. Вещей у меня было мало – все тот же чемоданчик. Мы сели в вагон, поезд тронулся. Прощай, Ташкент, прощай, война, прощай, папа.

Жизнь и учеба в Ленинграде

Нетрудно представить себе мое состояние. Я еду после войны в родной город, в родной дом. Мне предстоят встречи с близкими людьми, с которыми я не виделся – это даже трудно вообразить – почти четыре года! Мне девятнадцать лет и я студент третьего курса, не какого-то там Экономического или Строительного, а самого настоящего Авиационного института!