Истории торговца книгами

Чтение послужило во благо укрепляющегося целостного восприятия внутреннего «я», однако со временем в XIX веке публичные проявления эмоций становились все менее приемлемыми. Трудности, с которыми сталкивалась империя, возвращали нас к воображаемым достоинствам Спарты. Невозмутимость и твердость духа, которые составляют знаменитый «английский характер», стали не только неотъемлемой частью школьной программы, но и настоящим оружием. По мнению Веллингтона, «битва при Ватерлоо была выиграна на полях Итона». В разгар Викторианской эпохи была опубликована язвительная сатира на «Человека чувства». В 1958 году пресса в прах раскритиковала серию документальной телевизионной передачи «Это твоя жизнь» (This Is Your Life), в которой актриса Анна Нигл публично залилась слезами. Критика была столь яростной, будто на экране показали жесткую порнографию. Сдержанность – наследие поздней Викторианской эпохи – царила в Великобритании вплоть до той поры, пока шляпы-котелки не вышли из моды.

Поразительно, что с тех пор слезы успели превратиться в обесценившуюся валюту реалити-шоу, однако и теперь фильмы доводят нас до слез, заветные книги по-прежнему способны тронуть нас до глубины души, особенно если удастся подыскать подходящую историю и укромное место для чтения, как это делала Джейн Эйр, усаживаясь в своей оконной нише.

На место цензуры и нехватки книг пришли новые трудности, из-за которых сегодня не так-то просто отыскать заветную книгу, о чем часто говорят посетители моего книжного магазина: книг стало слишком много. Подобные жалобы звучали еще в XVII веке, когда сэр Томас Браун[63] воображал, как сжигает библиотеку. Джон Рёскин чувствовал, что человечество накрывает огромная «книжная» волна, и говорил, что, дабы не утонуть в этом болоте, мы должны отыскать свой «маленький скалистый островок с родником и озером». В первые пятьдесят лет после того, как Гутенберг изобрел печатный станок, появилось больше книг, чем за предшествующее тысячелетие. В одной лишь Великобритании объемы производства бумаги выросли с 2500 тонн в 1715 году до 75 000 тонн в 1851-м.

Мало того что книг стало гораздо больше, так еще и любители публично высказывать свое мнение всегда рады выставить на потеху наши читательские привычки. Во времена королевы Виктории политик Генри Брум[64] с насмешкой отзывался об «Обществе технического интеллекта»[65], философ Фредерик Гаррисон[66] критиковал привычку к «беспорядочному чтению бессодержательной чепухи», а журнал Critical Review, отражающий взгляды партии тори, порицал книготорговцев, «этих сутенеров от мира литературы», продающих книги тем, кто «не способен отличить хорошее от плохого, в том числе женщинам, отличающимся особой ненасытностью и при этом недостаточной разборчивостью в выборе пищи для ума». Ох уж эти женщины с их разносторонними интересами, черт бы их побрал!

Официальное мнение о том, что следует причислять к «хорошей литературе», и по сей день заставляет посетителей книжных магазинов стыдиться своих покупок. Мне хочется напомнить им, как непостоянны веяния, на которых основаны общепринятые стандарты: столетиями чтение романов причислялось к порокам, произведения Диккенса некогда считались никуда не годными, а «Джеймс Бонд» оказался в числе книг, опубликованных издательством Penguin Books в серии «Современная классика». Возникает вопрос: что же не так с Джорджетт Хейер[67], чья популярность не ослабевает, однако критики по-прежнему обходят ее вниманием?

Книголюбам любого пола и социального статуса понадобилось немало времени, чтобы отвоевать читательскую свободу, которая, в сущности, равноценна праву исследовать самого себя. Какая архитектура таится внутри нас – какие комнаты, чердаки и потайные ходы, знакомые лишь нам самим, да и то смутно. Нам столько всего еще предстоит открыть, сидя в безопасности своего любимого уголка для чтения с книгой в руках.

3 Необъяснимая сила дешевых книг