Читаем Истории торговца книгами полностью

Помимо бульварной литературы, в формате чапбуков также печатались и сокращенные версии «великих» романов. Как правило, через месяц после официальной публикации «Робинзона Крузо», «Радостей и горестей знаменитой Молль Флендерс» или «Путешествий Гулливера» в продаже появлялось множество незаконных сокращенных версий. Поразительно, но три четверти всех сохранившихся экземпляров «Робинзона Крузо», напечатанных в XVIII веке, это опубликованные в формате чапбуков сокращения, которые, по мнению историка Эбигейл Уильямс, «вынуждают нас задаваться вопросом о том, что именно современники Дефо считали “настоящим” Крузо». Это наблюдение можно отнести и к любому другому классическому произведению. Она также отмечает, что «интерес мелкопоместного дворянства к чапбукам, подтверждающийся весомыми доказательствами, наталкивает на мысль о том, что существующая в книгопечатной культуре сегрегация между народной и элитарной литературой не обоснована». Тот факт, что изданные в виде чапбуков варианты классических произведений приходились по душе читателям из самых разных социальных слоев, означает, что исследование литературными критиками вопроса о том, как такие романы укоренились в современном сознании, имеет серьезные изъяны.

Самый исчерпывающий из всех посвященных чапбукам трудов, написанный в 1882 году Джоном Эштоном, насчитывает целых пятьсот страниц. Его больше не перепечатывают, но он служит богатым источником заголовков:

«Лесная ведьма»

«Загадочная история доктора Фауста»

«Сны и кроты»

«Ссора влюбленных»

«Путешествия Джона Мандевиля»

«Разговор слепца со смертью»

В большинстве своем издававшиеся неофициально, чапбуки и по сей день то и дело обнаруживают в разных уголках Великобритании – они никогда не были прерогативой одного лишь Лондона. В небольших провинциальных городах вроде Ньютон-Стюарта или Хексема, где не было своего издательства, находились желающие, неофициально бравшиеся за изготовление чапбуков при помощи старых бросовых литер, а иллюстрации вручную раскрашивали дети. Лишь недавно историкам народной культуры с трудом удалось узнать больше об этом тайном культурном роднике. К примеру, известно почти 20 000 заголовков, под которыми выпускались чапбуки в Шотландии, однако сотрудникам Национальной библиотеки в Эдинбурге удалось собрать лишь 4000. Роберт Льюис Стивенсон, которого, пожалуй, можно назвать самым не теряющим актуальности шотландским писателем, вырос на чапбуках, украшавших его детство подобно графическим романам, японским комиксам манга или книгам Энид Блайтон, которые сегодня нередко чванливо высмеиваются («Солнышко, не пора ли тебе почитать что-нибудь дельное?»). Стивенсон даже написал собственный чапбук, отдав дань уважения этому жанру. Диккенс все свое детство читал «грошовые страшилки» и говорил, что они пугали его «до такой степени, что лишали рассудка». В «Тайне Эдвина Друда», своей последней и незаконченной книге, он вновь возвращается к мрачной истории, которую читал в детстве. Кольриджу из-за его любимого чапбука под названием «Тысяча и одна ночь» в детстве так часто снились кошмары, что отец мальчика в конце концов сжег книгу. Гёте считал истории вроде «Мелюзины, женщины-змеи», «печатавшиеся на отвратительной бумаге, шрифтом, который едва разберешь», важнейшим аспектом своего философского развития. Гилберт Кит Честертон вступался за эти бульварные рассказы, называя их «грандиозными безделицами», которые затрагивали все темы «великой литературы», создавая благодатную почву для ее развития.

Как это ни странно, в Университете Южной Каролины (а вовсе не где-нибудь в Соединенном Королевстве) есть центр изучения этих книг-однодневок. По его оценкам, в Великобритании XVIII века за год продавалось около четырех миллионов чапбуков, притом что население страны на тот момент насчитывало около семи миллионов человек.

Чапбуки постепенно завоевывают почетное место в истории британской культуры. Благодаря им вырос уровень грамотности, бедняки стали посвящать больше времени чтению, начали появляться предпосылки общественных изменений и развития романа как жанра. Примерно после 1860-х годов, когда паровые печатные станки вытеснили кустарное производство чапбуков, преемниками таких изданий стали «грошовые страшилки» и «бульварные романы». А они, в свою очередь, проложили дорогу недорогим книгам в бумажной обложке. Дух чапбуков продолжает жить и в жанре графических романов, создатели которых сегодня становятся лауреатами литературных премий.

4

«И дождь, и град, и ветер»: уличные книготорговцы[80]

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
50 знаменитых убийств
50 знаменитых убийств

Эдуард V и Карл Либкнехт, Улоф Пальме и Григорий Распутин, Джон Кеннеди и Павлик Морозов, Лев Троцкий и Владислав Листьев… Что связывает этих людей? Что общего в их судьбах? Они жили в разные исторические эпохи, в разных странах, но закончили свою жизнь одинаково — все они были убиты. Именно об убийствах, имевших большой общественно-политический резонанс, и об убийствах знаменитых людей пойдет речь в этой книге.На ее страницах вы не найдете леденящих душу подробностей преступлений маньяков и серийных убийц. Информация, предложенная авторами, беспристрастна и правдива, и если существует несколько версий совершения того или иного убийства, то приводятся они все, а уж какой из них придерживаться — дело читателей…

Александр Владимирович Фомин , Владислав Николаевич Миленький

Биографии и Мемуары / Документальное
Музыка как судьба
Музыка как судьба

Имя Георгия Свиридова, великого композитора XX века, не нуждается в представлении. Но как автор своеобразных литературных произведений - «летучих» записей, собранных в толстые тетради, которые заполнялись им с 1972 по 1994 год, Г.В. Свиридов только-только открывается для читателей. Эта книга вводит в потаенную жизнь свиридовской души и ума, позволяет приблизиться к тайне преображения «сора жизни» в гармонию творчества. Она написана умно, талантливо и горячо, отражая своеобразие этой грандиозной личности, пока еще не оцененной по достоинству. «Записи» сопровождает интересный комментарий музыковеда, президента Национального Свиридовского фонда Александра Белоненко. В издании помещены фотографии из семейного архива Свиридовых, часть из которых публикуется впервые.

Автор Неизвестeн

Биографии и Мемуары / Музыка