Читаем Истории торговца книгами полностью

Многие владельцы розничных сетей гонятся за прошлым, пытаясь возродить теплоту и участливость рыночных торговцев. Как любое искусство стремится обрести музыкальную гармонию, так и любой книготорговец жаждет добиться непосредственности, характерной для уличной торговли. Хозяева розничных магазинов говорят о необходимости создать атмосферу театра – это понятие просочилось в книготорговлю с курсов по предпринимательской деятельности, и теперь все кому не лень пользуются им, желая снова заманить покупателей в крупные сетевые магазины.

Театральную атмосферу невозможно создать искусственно, а у уличных торговцев это получается само собой. Уловки сетевых магазинов вроде выставленных на витрине композиций, акций, заготовленных приветствий – все это лишь жалкое подобие тех методов, которыми издавна пользовались люди, торговавшие вразнос или за уличным прилавком. Рынок – это место, где было положено начало торговле, а также, что не менее важно, человеческому взаимодействию. Лондонский рынок под открытым небом «Боро» существует вот уже более тысячи лет. Прообразом современных магазинов были рыночные прилавки: арендная плата за них невелика, их легко передвигать с места на место, а стоящие за ними торговцы могут с легкостью наладить контакт с прохожими, что не в силах сделать продавец за стеклянной витриной магазина. Им нет нужды создавать театральную атмосферу: их повседневная жизнь – это, в сущности, самая настоящая актерская импровизация.

Рынок Мос-Эспа из фильма «Звездные войны», пестрящий всяческими межгалактическими причудами, вызывает ощущение, будто вот-вот что-то произойдет или может произойти в любой момент, – ощущение, которое царит на любом рынке, ведь это место, которое дарит возможность что-то найти или от кого-то ускользнуть, подобно Аладдину, который прячется в переулках арабского сука[81], или Рику Декарду из «Бегущего по лезвию», который бродит по рынку, где можно нелегально приобрести чешуйки кожи андроидов. Рынок, гудящий мириадами голосов, дает импульс общественной жизни. Если перефразировать слова русского теоретика литературы Михаила Бахтина, уличные рынки противостоят искусственной монологической атмосфере централизованной торговли[82]. Нет ничего удивительного в том, что Джимми Портер, высокомерный молодой человек, герой революционной пьесы Джона Осборна «Оглянись во гневе» (Look Back in Anger), решил зарабатывать на жизнь мелкой торговлей на рынке, предпочтя это занятие работе в обычном магазине.

Уличный базар – это подмостки человечества, благодатное охотничье угодье рассказчика. Как пишут авторы книги о Бахтине Катерина Кларк и Майкл Холквист, «на балаганных и ярмарочных подмостках звучало шутовское разноречие, передразнивание всех “языков” и диалектов… велась живая игра “языками” поэтов, ученых, монахов, рыцарей».

Бахтин высказывает следующие предположения:

В карнавальном мире отменена всякая иерархия[83].

Колыбель европейского романа Нового времени начали плут, шут и дурак[84].

В тот день, когда я писал эту главу, я услышал по Би-би-си Radio 4 совершенно противоположное мнение. Руководитель факультета писательского мастерства Университета Восточной Англии, отвечая на вопрос о том, какие задачи ставят перед собой его сотрудники, пояснил: «Факультеты, на которых обучают писательскому мастерству, стоят на страже литературной формы – ни мир книготорговли, ни издательское сообщество на это не способны». Стоять на страже литературной формы? Что это означает? Что хорошие истории исчезли бы, не будь на свете академиков, занятых тем, чтобы выдумывать зыбкие жанровые классификации? Уважаемый читатель, если автор книги, которую вы держите в руках, когда-нибудь опустится до подобной казуистики, будьте любезны отправить ее в мусорную корзину.

На другом конце Европы у Бахтина, часто подвергавшегося цензуре, была родственная душа – столь же обожавший уличные рынки немец-еврей Вальтер Беньямин. Спасаясь бегством из оккупированной нацистами Франции, он покончил с собой, однако оставил чемодан с заметками о парижской культуре и торговле, которые позднее были опубликованы в виде головокружительного и не поддающегося классификации труда «Пассажи» (Passagenwerk), насчитывающего около тысячи страниц. В 1926 году он выступил по берлинскому радио с монологом об уличной торговле в немецкой столице. Запись выступления утеряна, однако гестапо конфисковало ее стенограмму, которая затем попала в руки советских военных, а в 1960 году очутилась в ГДР, куда до 1983 года было не попасть. В конце концов в 2014 году выступление Беньямина было опубликовано на английском языке:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
50 знаменитых убийств
50 знаменитых убийств

Эдуард V и Карл Либкнехт, Улоф Пальме и Григорий Распутин, Джон Кеннеди и Павлик Морозов, Лев Троцкий и Владислав Листьев… Что связывает этих людей? Что общего в их судьбах? Они жили в разные исторические эпохи, в разных странах, но закончили свою жизнь одинаково — все они были убиты. Именно об убийствах, имевших большой общественно-политический резонанс, и об убийствах знаменитых людей пойдет речь в этой книге.На ее страницах вы не найдете леденящих душу подробностей преступлений маньяков и серийных убийц. Информация, предложенная авторами, беспристрастна и правдива, и если существует несколько версий совершения того или иного убийства, то приводятся они все, а уж какой из них придерживаться — дело читателей…

Александр Владимирович Фомин , Владислав Николаевич Миленький

Биографии и Мемуары / Документальное
Музыка как судьба
Музыка как судьба

Имя Георгия Свиридова, великого композитора XX века, не нуждается в представлении. Но как автор своеобразных литературных произведений - «летучих» записей, собранных в толстые тетради, которые заполнялись им с 1972 по 1994 год, Г.В. Свиридов только-только открывается для читателей. Эта книга вводит в потаенную жизнь свиридовской души и ума, позволяет приблизиться к тайне преображения «сора жизни» в гармонию творчества. Она написана умно, талантливо и горячо, отражая своеобразие этой грандиозной личности, пока еще не оцененной по достоинству. «Записи» сопровождает интересный комментарий музыковеда, президента Национального Свиридовского фонда Александра Белоненко. В издании помещены фотографии из семейного архива Свиридовых, часть из которых публикуется впервые.

Автор Неизвестeн

Биографии и Мемуары / Музыка