Читаем История полностью

Прежде всего критик изменяет своему основному правилу – держаться исключительно текста писателя. На самом деле он ищет опоры в преданиях о чтении Геродотом своей истории и государственной награде историка, верит, будто элегия Софокла обращена была к нашему историку; далее сомнительные стихи «Антигоны» признает подлинными и, во всяком случае, весьма раннего происхождения, тогда как почти несомненная подложность их лишает этот аргумент всякого значения. От одного из подобных доводов критик впоследствии отказался сам. По его уверению, «ассирийские повествования» (ʼΑσσυριοι λογοι) должны были эпизодически входить в дальнейшее изложение, тогда как гораздо вероятнее, что Геродот собирался написать отдельное сочинение об Ассирии. Замечание Геродота о положении квадриги на пропилеях (V, 77) было бы невозможно, если бы автор имел в виду пропилеи Мнесикла, оконченные при Перикле в 432 году: в Перикловых пропилеях Геродотово положение квадриги немыслимо, или же историк говорит об этом только по слухам. Вообще во второй части Геродотова сочинения нет ни одного места, которое вынуждало бы нас приурочивать составление его к Афинам. С другой стороны, мы уже знаем, что знакомство автора с Южной Италией обличается не с III книги (125), а с самого начала первой книги. Мало того: во II книге (177) историк говорит об афинянах «те» (εκείνοι), следовательно, пишет о них не в Афинах, а сравнение пути от моря до Гелиополя с дорогой, идущей от афинского жертвенника до храма Зевса Олимпийского (II, 7), нисколько не обязывало писателя производить эти вычисления в Афинах. Потом, каким образом допустить, что писатель, работающий по определенному плану, что составляет одно из основных положений Кирхгофа, принимается после перерыва за продолжение работы, не справившись предварительно с тем, что у него написано, и допускает пробелы по забывчивости? Что историк не забыл о Дарии, лучше всего показывает начало IV книги. Далее, первые две с половиной книги Геродотовой истории менее всего способны были привести афинян в восторг и подвигнуть их на необычайно щедрое вознаграждение автора. Наконец, гипотеза Кирхгофа вынуждает нас верить, что текст Геродота с самого начала вышел из рук автора в том виде, в каком мы имеем его теперь, что отдельные выражения, относящиеся к каким‑либо современным событиям, не могли быть занесены потом в другом месте, со слов более или менее осведомленного свидетеля.

Ввиду всего сказанного понятно, почему число сторонников Кирхгофа в настоящее время весьма незначительно, а возражения против его построений высказываются с разных сторон и с различных точек зрения.

Десять лет спустя после первого появления гипотезы Кирхгофа Ад. Бауэр выступил на защиту и детальнейшее обоснование положений, выставленных раньше Гейзе и Шеллем.

Присутствие в сочинении Геродота некоторых противоречий, повторений, более подробное повествование о предметах и лицах не в первых частях истории, где они лишь кратко упоминаются, но в последующих, прибавка отчества не при первом упоминании лица составляют основу аргументации Бауэра. Сами термины λογος, λογα имеют у критика значение самостоятельных первоначально повествований, из которых в нынешней редакции выделяются яснее и легче прочих египетские, лидийские, скифские и ливийские истории; дополнением к этим историям служит рассказ о первых временах Персидского царства при Кире, Камбисе и Дарии, а в этот последний вставлены известия о Самосе и его истории. Хронологические определения Кирхгофа Бауэр принимает, считая их, однако, показателями времени не первоначального составления частей, но заключительной редакцией целого труда; первая часть его приведена в теперешний вид в Фуриях, вторая с половины V книги в Афинах. Самосские истории написаны на Самосе, откуда автор отправился в Элладу. Быть может, тогда же, до прибытия в Афины, составлено мидо – персидское повествование и обработан рассказ о походе Ксеркса, читанный в Афинах в 445/4 году; дополнением к нему, написанным, вероятно, около того же времени, была повесть о походе Датиса и Артафрена. Из Афин совершены те путешествия, плодом которых были истории Лидии, ионийского восстания, Афин и Спарты. В Афинах же написана повесть о скифах, чему предшествовало посещение автором Фракии и Скифии.

Перейти на страницу:

Все книги серии Гиганты мысли

Преступный человек
Преступный человек

Ученый и криминалист Чезаре Ломброзо вошел в историю как автор теории о биологической предрасположенности ряда людей к совершению преступлений – теории, в известной степени заложившей основы современной криминальной антропологии и криминальной психологии. Богатейший фактографический материал, неожиданная для итальянца, поистине немецкая дотошность и скрупулезность в систематизации данных, наконец, масштабность исследований – благодаря всему этому работы Ч. Ломброзо остаются востребованными и поныне.В настоящее издание вошли классические исследования Ч. Ломброзо – от прославившего итальянского ученого в профессиональных кругах «Преступного человека» до принесшей ему всемирную известность работы «Гениальность и помешательство».

Чезаре Ломброзо

Медицина / Психология / Образование и наука
Иудейские древности. Иудейская война
Иудейские древности. Иудейская война

Со смерти этого человека прошло почти две тысячи лет, однако споры о том, насколько он был беспристрастен в своих оценках и насколько заслуживает доверия как свидетель эпохи, продолжаются по сей день. Как историка этого человека причисляют к когорте наиболее авторитетных летописцев древности – наряду с Фукидидом, Титом Ливием, Аррианом, Тацитом. Его труды с первых веков нашей эры пользовались неизменной популярностью – и как занимательное чтение, и как источник сведений о бурном прошлом Ближнего Востока; их изучали отцы Церкви, а в XX столетии они, в частности, вдохновили Лиона Фейхтвангера, создавшего на их основе цикл исторических романов. Имя этого человека – Иосиф Флавий, и в своих сочинениях он сохранил для нас историю той земли, которая стала колыбелью христианства.

Иосиф Флавий

Средневековая классическая проза / Религия / Эзотерика

Похожие книги

1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука