История

Средств предупредить возникновение тирании императорский строй не давал. Особенно опасным представлялся, с этой точки зрения, династический принцип наследования, при котором власть легко могла оказаться в дурных руках. По-видимому, одно время Тацит рассчитывал на адоптацию, усыновление достойного лица, как на желательный для Рима способ перехода императорской власти. Незадолго до того, как Тацит начал работать над "Историей", адоптация была использована Нервой, усыновившим Траяна (см. выше, стр. 210). В первой книге "Истории" император Гальба произносит большую речь о достоинствах усыновления как способе выбора преемника (16), многие мысли которой близко соприкасаются со взглядами Тацита. Можно думать, что историк избрал здесь Гальбу в качестве рупора своих собственных идей. Однако в дальнейшем Тацит ни разу не возвращался к этому вопросу. Надежды, возлагавшиеся на адоптацию, вероятно, не оправдались. Еще в "Истории" Тацит замечал, что Веспасиан был единственным императором, который, в противоположность своим предшественникам, с приходом к власти переменился к лучшему (I, 50); при Траяне он мог еще раз убедиться в справедливости своего обобщения. Отношение Тацита к единовластному правлению (dominatio) становится в "Анналах" гораздо более суровым, чем в "Истории".

Есть ли силы, способные противостоять императорскому деспотизму? Идеолог господствующей верхушки не считает народ такой силой. Под "народом" Тацит разумеет по-старинке население г. Рима, т.е. ту в значительной мере деклассированную люмпен-пролетарскую массу, которую императоры считали своим долгом кормить хлебными раздачами и забавлять развлечениями. Этот "народ" не занимается делами государства, не чувствует за них ответственности (История, I, 89). Общественной силы "народ" не представляет, тем более что "свободнорожденных плебеев с каждым днем становилось все меньше", а численность рабов "неимоверно росла" (Анналы, IV, 27).

На отношение Тацита к рабам проливает свет эпизод из книги XIV "Анналов" (42-45). В 61 г. префект Рима Педаний Секунд был убит своим рабом. Столкновение произошло на личной почве, но старинный обычай требовал казни всех рабов, находившихся в это время в доме. Население Рима протестовало против массовой казни невинных людей, и даже в сенате раздавались голоса в пользу отмены старого порядка. Тацит не высказывает своего собственного мнения, но, рассказывая о прениях, не дает слова защитникам рабов, а только приводит обширную речь сторонника казни. Вывод оратора: такой сброд людей нельзя обуздать иначе, как страхом.

Плебеи, вольноотпущенники - это слои, обычно поддерживающие императора, а не сенат, и этим вызвано враждебное отношение к ним историографа-сенатора. С еще большим недоверием и страхом смотрит Тацит на армию, на ту силу, которая являлась непосредственной опорой императорского режима. Роль армии в гражданской войне 69 г. дает возможность развернуть серию картин солдатского произвола. Тацит отлично знает тяготы солдатской жизни, но с особенной симпатией рисует тех военачальников, например Корбулона, которые умеют - и собственным примером, и строгостью - поддерживать воинскую дисциплину в самых трудных обстоятельствах.

Только верхушечные слои - сенаторы и всадники - способны, по мнению историка, заботиться о делах государства (История, I, 50). С особенным вниманием он останавливается, конечно, на поведении сенаторов. При этом он предъявляет к представителям старинных родов более высокие требования, чем к другим членам сената, и приветствует их похвальные поступки как достойные предков и старинного имени (например: Анналы, VI, 29; XII, 12). Гораздо чаще, однако, писателю приходится сокрушаться об их поведении. Основной упрек Тацита по адресу сенаторов - это их "отвратительная" лесть, беспрестанное раболепство перед императорами. Лишь немногие деятели составляют исключение, как например, известный лидер сенатской оппозиции Тразея Пэт, - Тацит характеризует его как "саму добродетель" (Анналы, XVI, 21), - или зять его Гельвидий Приск (История, IV, 5).