История Александра Македонского

тем более что это искусство унаследовал от своих предков Эакидов и Геракла, зато в остальных искусствах он без чувства зависти уступал почести другим соответственно их заслугам и мастерству и не позволял себе из тщеславия пускаться в подражание им. Жили при нем прославленные трагические актеры Фессал и Афинодор. Однажды они состязались друг с другом, причем хорегами были кипрские цари, а судьями—• наиболее опытные из полководцев. Когда победу присудили Афинодору, Александр воскликнул: «Я предпочел бы потерять часть своего царства, чем видеть Фессала побежденным». Тем не менее он не стал просить судей или бранить их приговор, полагая, что он хотя и вознесен властью над всеми, но справедливость обязан соблюдать. А знаменитейшим из комедийных актеров тогда был Ликон из Скарфеи. Играя в одном из спектаклей, к своей роли он добавил строку с просьбой о подарке: Александр рассмеялся и подарил ему десять талантов. Много тогда было и великих кифаредов, в том числе Аристоник, который погиб смертью отважных, поспешив кому-то на помощь в одном из сражений. Так вот, Александр приказал изваять и установить в Пифийском святилище его медную статую с кифарой в руках и копьем наперевес, не только мужу этому воздавая почести, но и музыку славя за то, что она делает людей мужами и как ничто другое наполняет божественным вдохновением и рвением тех, кто по-настоящему воспитан. Он и сам однажды, когда Антигепид исполнял на флейте колесничный напев, под действием мелодии пришел в такое возбуждение и неистовство, что кинулся к лежавшему поблизости оружию и схватил его, подтвердив правоту спартанцев, у которых поется: «к оружию влечет прекрасный звон кифар». Живописец Апеллес и ваятель Лисипп были тоже современниками Александра. Первый изобразил царя с молнией в руке так живо и точно, что говорили, будто из двух Александров Филиппов — непобедим, а Апеллесов — неповторим. Лисипп же впервые изваял Александра взирающим вверх, с лицом, обращенным к небу (именно так часто выглядел Александр, слегка повернув в сторону шею), на что кто-то не без остроумия сочи

нил эпиграмму:

«Кажется, глядя на Зевса, ему говорит изваянье: Землю беру я себе, ты же Олимпом владей». За это Александр издал указ, чтобы никто, кроме Лисиппа, ке делал его статуй. Похоже, что он был единственным, кто умел показать в бронзе нрав царя и вместе с тем отразить в наружности его доблесть; другие же, стараясь воспроизвести характерный наклон шеи, томность и мягкость взора, упускали в нем мужественное, нечто львиное. В числе других тогдашних мастеров был и зодчий Стасикрат, чьи проекты никогда не отличались скромностью, вкусом и изяществом, ио, напротив, чрезмерным размахом и пышностью своей требовали немалых затрат царской казны. Явившись к Александру, он принялся бранить его живописные, лепные и резные изображения как дело рук жалких и ничтожных мастеров. «А я, — сказал он, — могу воздвигнуть тебе памятник из несокрушимого, вечного материала, на мощном основании, наделенный тяжестью незыблемой и непоколебимой. Дело в том, что фракийский Афон в том месте, где он вздымается на наибольшую высоту и виден отовсюду, имеет ширину и высоту вполне подходящие, а также выступы и впадины, напоминающие части человеческого тела, и эту гору, если ее обработать и придать ей определенную форму, можно превратить в статую Александра, подножием своим уходящую в море, в левой руке держащую город с многотысячным населением, а в правой —чашу, из которой, как бы совершая возлияние, будет низвергаться в море неиссякающий поток воды. А золото, медь, слоновую кость, дерево и краски — эти слабые подобия, которые можно к тому же купить, украсть или уничтожить, лучше отвергнуть». Выслушав это, Александр удивился дерзости замысла и похвалил художника, но сказал: «Позвольте уж Афону остаться на своем месте. Хватит и одного царя, о дерзости которого он напоминает. Обо мне напоминать будут Кавказ, Эмод, Танаис, Каспийское море — памятники моих деяний!»

3. Но допустим, клянусь богами, это удивительное творение рук человеческих было бы создано и представлено всем на обозрение! Мог бы кто-нибудь, взглянув на его великолепие, стройность пропорций и очертаний, допустить мысль, что оно возникло случайно, само по себе? А то же самое подумать о громовержце? Или о статуе, которую называют копьеносцем? Думаю, что нет. Да и величественной статуя бы не получилась случайно, без участия художника, который извел и потратил на это золото, бронзу, слоновую кость и много других дорогостоящих материалов. Так возможно ли, чтобы великий муж, более того, величайший из всех когда-либо существовавших стал бы таковым, не имея Доблести, благодаря лишь Удаче, предоставившей ему войска и деньги, флот и конницу? Тому, кто не умеет всем этим воспользоваться, это—опасность, а не опора могущества, не украшение, а доказательство бессилия