История американской культуры

Социальное противостояние Рид оценивал с помощью живых образов. Он говорил, что когда идет по Нью-Йорку и видит рядом с принадлежащими купцам домами из коричневого гранита людей, не имеющих, где жить, и вместе с тем обладающих неоспоримыми достоинствами, у него перехватывает горло, и он не испытывает симпатии к людям, живущим в богатых домах. Но вместе с тем он понимал, что в его чувствах много и зависти – и он вовсе не стремился, подобно коллегам, прикрывать свои ощущения звучными названиями, например, «политэкономия». Поразительное и чисто американское красноречие Рида позволило ему уговорить Конгресс построить прекрасную библиотеку – ведь законодатели тоже хотели порой блеснуть цитатами.

Входя в век безграничного индивидуализма и лихорадки накопления, Нью-Йорк периода Гражданской войны и последующих десятилетий стал тем, чем и остался поныне: лидером национального развития. В этом городе те, кто стал образцом преуспеяния, не прятались от соседей, Уильям Астор, о состоянии и земельных угодьях которого можно было говорить лишь подняв к небу глаза, ежедневно появлялся в невзрачного вида одноэтажной конторе на Принс-стрит. Удачливому мультимиллионеру доставляло удовольствие пройтись мимо общественной библиотеки своего имени и других свидетельств благодеяний, оказанных им городу.

В хорошую погоду по аллеям Центрального парка неслись дрожки, и Нью-Йорк знал, что в руках возничего – Корнелиуса Вандербильта – не только пара рысаков, но и сотни миль железных дорог. Третьим мультимиллионером Нью-Йорка был Александр Стюарт, владыка торговой сети. Его мраморный дом на Пятой авеню долгие годы служил эталоном местного зодчества.

В социальной жизни огромного города царила миссис Астор – именно она составляла списки приглашенных на наиболее престижные суаре и балы. Ее гостями были Вандербильты, Доджи, Гарриманы. Избранных приглашали в особняк Асторов на Тридцать четвертой стрит, где даже Вандербильтов считали нуворишами. Высшим социальным признанием был так называемый Январский бал. Выше был только Господь Бог.

Такой – расколотой социальными конфликтами – подошла Америка к концу XIX века. Она требовала политических деятелей, способных разрешить проблемы индустриального века.

Конвейер и массовое производство

Быстрому расширению производства и его централизации способствовали стандартизация, поток, появление конвейера, который начал применяться и в производстве (скажем, конвейерная сборка автомобилей), и в транспортировке грузов. Даже такие сугубо «индивидуальные» предметы, как обувь и одежда, впервые благодаря конвейеру начинают изготовляться массово и без традиционных предварительных примерок. В результате лишь одно предприятие в Массачусетсе стало производить обуви больше, чем все тридцать тысяч парижских сапожников, Удивление заграничных путешественников вызывали груды одинаковой одежды по относительно дешевым ценам. Европе переход к стандартизации еще предстоял. В Америке же все встало на поток – от очков до роялей.

Но были изобретения, значение которых резко выходило за рамки обыденного. О пульмановских вагонах уже говорилось. Компания Маккормика начала тысячами производить сельскохозяйственные машины, Центр инженерной мысли переместился в цеха заводов Нью-Йорка и Чикаго.

К концу XIX века страна «заболела» «велосипедной лихорадкой». Завидным рекордом 1896 года была доставка на велосипеде почты из Сан-Франциско в Нью-Йорк за одиннадцать дней – со скоростью трансконтинентального экспресса.

Велико было воодушевление выходящих из Музыкальной академии на 14-ю стрит, тогда как парии этой жизни были заняты лишь мыслями о хлебе насущном. Нью-Йорк начала 1880-х годов находился как бы между двумя эпохами: с одной стороны – уходящая в прошлое элегантность Второй империи, с другой – наступающий ему на пятки «век вульгарности». Немного пройдет лет, и город «поползет» вверх – и далеко не все воспримут это спокойно.

Мир небоскребов

Строители еще украшали верхушки новых могучих зданий элементами классической архитектуры, а входы в них стилизовали под порталы готических соборов, но публика уже не могла с улицы оценить поднебесного благолепия. Главным становился силуэт, его устремленность вверх. Учившийся в конторе Адлера – Салливена в 1890-е годы молодой Фрэнк Райт скептически смотрел на неловкое украшательство бетонных громад. Его поражали необъятные возможности жидкого бетона, готового принять любые формы. Отлитые в бетоне здания Райта начала 1900-х годов смотрятся как модерн и по сей день. Отныне не распростерший крылья орел, а неровный силуэт небоскребов стал символом Америки.

На фоне возведения небоскребов особенно остро воспринимались прочие нововведения. Обсуждался новый танец, скандально интимный вальс, из Калифорнии впервые привозили вино «каберне», у «Тиффани» покупали бесподобные люстры, приглашения подавались на серебряных подносах – и в городе уже появлялись телефоны, а предприимчивая Альва Вандербильт, стараясь затмить Асторов, строила на 52-й авеню Нью-Йорка настоящий замок.