Близость к фессалийским тиранам Скопадам, известное влияние при дворах сицилийских правителей Феронта и Гиерона не были следствием одного лишь обаяния поэта. Получая поистине царские гонорары, Симонид обязан был активно воспевать тех, кто его содержал. Но делал он это, строго соблюдая меру и никогда не теряя чувства собственного достоинства.
Сколии и эпиникии Симонида носили не столько хвалебный, сколько поучительный характер. Находилось тут место для всевозможных рассуждений.[340]
До нас, к сожалению, дошли лишь незначительные фрагменты эпиникиев великого кеосца. И к тому же весьма немногих. Сохранились отдельные стихи из эпиникиев в честь Анаксила Регинского, Главка Каристийского, Астила Кротонского, два отрывка из од, адресованных неизвестным победителям в пятиборье и состязаниях конных четверок, и другие. По свидетельству Квинтилиана, Симонидом Кеосским был создан эпиникий и в честь полководца Леократа.[341]
Можно предположить, что в эпиникиях Симонида, как и Пиндара, большое значение имели мифологические сюжеты.
Но, прежде всего, проследим, как определяет Симонид и какие требования предъявляет к носителям традиционных «доблести» и «мужества». В упомянутом уже фрагменте (fr. 5(4)) поэт говорит:
Идея гармонического совершенства, объединения высоких интеллектуальных и физических качеств у Симонида четко определяет «истинно доблестного мужа». В определенном смысле реалист, Симонид выдвигает этот тезис как идеал, понимая и даже подчеркивая, насколько трудно его достичь. Эти строки не содержат в себе каких-либо противоречий сравнительно с определением ἁρετή Стесихором, Ксенофаном или Архилохом.
Хвалебные песни в широком понимании назывались у греков энкомиями. «Удобным временем для восхваления, кроме конца пира, было празднование какого-либо успеха, который имело данное лицо, например победа на национальных играх или же, с другой стороны, похороны. Таким образом, энкомии распадались на эпиникии, или победные песни, и на трэны, т. е. плачи на похоронах»,[343]
В творчестве Симонида Кеосского мы находим обе разновидности энкомиев.В трэнах Симонид развивал ту же мысль о трудоемкой почетности настоящей доблести, которая никому не дается даром. Доблесть достается заслуженной наградой
И тут поэт с Кеоса ни в чем не противоречит своим литературным предшественникам, в то же время предоставляя читателю возможность увидеть ἁρετή в новом аспекте, рассмотреть это понятие под иным углом зрения, нежели у остальных авторов.
В отрывке другого трэна[345]
говорится про относительность вообще всего, что может добыть себе на земле человек силой мышц и разума. Не стоит, дескать, трагически воспринимать жизненные неудачи, в этом нет смысла, ибоЭта мысль находится в определенном противоречии с двумя отрывками, что были приведены выше. Впрочем, очень трудно на основании фрагментов делать какие-либо безапелляционные обобщения.[347]
И еще один отрывок из трэна,[348]
который словно продолжает, повторяет и развивает мысль Симонида о том, что тщета земных радостей и забот очевидна:То ли автор хочет успокоить скорбящих, то ли он задает недвусмысленный вопрос: а стоит ли стремиться стать «совершенным в отношении рук, ног и ума»,[349]
если всех ожидает одинаковый конец?!Можно допустить, что не только разные жанры, но и необходимость писать на заказ были причиной настолько противоположных позиций одного и того же поэта.
Из мифологии Симонид позаимствовал для своих эпиникиев мотивы, касающиеся состязаний и физической доблести. Отсюда же часто пополнял он и арсенал художественных средств.
Так, например, тема Калидонской охоты нашла свое поэтическое воплощение у Гомера, Стесихора, в эпиникиях Пиндара и Вакхилида. Воспел подвиги Мелеагра и Симонид.
Благодаря Афинею[350]
сохранился отрывок, в котором всесторонне прославляется сила юноши,И многозначительно добавляет: