История античного театра

С другой стороны, в силу особенностей римского государственного строя и далеко не такого независимого положения драматурга в римском обществе, как в греческом, претекста в ряде случаев могла служить и для прямого восхваления тех или иных патрицианских фамилий. Вот почему трагедия и раньше не пользовалась особенным успехом у широких кругов зрителей, а со смертью Акция совсем пришла в упадок.

В III и II вв. драматурги с большим успехом могли использовать, а зрители с большим интересом воспринимать в театре наследство новой греческой комедии, вращавшейся в сфере семейно-бытовых отношений, более понятных широким массам римского народа. Позже, как было уже указано, большим успехом в театре пользовалась комедия тогата.

ЛИТЕРАТУРНАЯ АТЕЛЛАНА

Комедия тогата была комедией народной как по именам, так и по характеру действующих лиц или по месту действия. Но тогата не вполне еще освободилась от влияния новой греческой комедии и от паллиаты. В дальнейшем своем развитии римская комедия должна была стать национальной в узком смысле этого слова.

В начале I в. до н. э. появилась такая народная комедия-ателлана, получившая литературную обработку.

Два видных драматурга того времени — Помпоний и Новий — создали много пьес, от которых дошло больше ста заглавий, но от самих ателлан сохранились лишь небольшие отрывки, вроде тех, что дошли от комедии тоги.

У Помпония и Новия встречаются те же четыре маски, что и в импровизированной ателлане: Макк, Буккон, Папп и Доссен.

В одной ателлане Помпония Макк просит свидания у девушки. Однако он оказывается одураченным: обнимая явившуюся на свидание девушку, он убеждается, что это переодетый мужчина.

В другой ателлане, у Новия, Макк изображается изгнанником. По обычаю римлян, которые прощались при изгнании с порогом своего дома, он также взывает к притолоке и к порогу. Они, впрочем, оставили у него лишь печальное воспоминание: о первую он постоянно разбивал себе голову, а на втором обломал все пальцы на ногах. У Помпония и Новия выводился также Папп, провалившийся на выборах. Но Паппу не везет не только в общественных делах: оказывается, ему изменяет и его собственная жена.

В одной из ателлан Помпония Доссен показан школьным учителем, который не столько учит, сколько сечет учеников розгами.

Помпоний и Новий к прежним персонажам ателланы добавили типы римских ремесленников и представителей других профессий — валяльщиков сукон, хлебников, рыбаков, дровосеков, врачей, гадателей, арфисток. Все это уже принадлежало к области сюжетов комедии тоги, но сюжеты ателланы дополнялись новыми, часто пародийными материалами.

Наконец, в ателланах выступали и разные чудовища, созданные народной фантазией. Они изображались на сцене в странных масках и служили пугалом для детей.

К таким чудовищам относились, например, Мандук, Ламия и Мания. Мандук был чудовищем с огромными челюстями, страшным ртом и длинными зубами. Маску устраивали так, что Мандук, к великому ужасу детей, мог скрежетать зубами. Ламия имела вид страшной старухи, пожиравшей детей. Случалось, что из ее желудка вытаскивали на сцене живых детей. Страшными старухами с бородой были и Мании, которыми кормилицы обычно пугали детей. Новий написал одну ателлану, в которой это чудовище, — как можно понять из отрывка, — приготовляет в ступке, неизвестно для какой цели, лекарство.

Оба представителя литературной ателланы — Помпоний и Новий — пользовались в Риме большой известностью. Хотя при Юлии Цезаре ателланы постепенно вытеснялись мимом, получившим также литературную обработку, однако они продолжали существовать на римской сцене еще и в императорскую эпоху.

ЛИТЕРАТУРНЫЙ МИМ

Приблизительно за пятьдесят лет до нашей эры литературная ателлана была вытеснена мимом, содержание которого определялось соответствующим текстом. Мимами в Риме, как и в Греции, назывались небольшие сценки из обыденной жизни, разыгрывавшиеся без масок. Такие сценки существовали в Риме, по-видимому, уже с давних пор и попали к римлянам от греческого населения южной Италии (так, уже от конца III в. до н. э. дошло свидетельство об одном миме[307], который плясал в театре под звуки флейты во время игр Аполлона).

Мимы отличались грубостью и даже разнузданностью, но в то же время меткостью соленого народного юмора. Как и ателлана, мим открывал большой простор для импровизации, но не впадал в карикатуру, как это было с долитературной ателланой.

Ко времени Суллы мим получил на римской сцене права гражданства в качестве дивертисмента. Среди актеров-мимов были и женщины. Сюжеты мимов заимствовались, как и в ателланах или в комедиях тоги, из жизни низших классов. Это были сценки из быта ремесленников, из жизни публичных женщин или на тему супружеских измен.