История античного театра

Глубочайшую трагичность, с точки зрения греков, придавало образу Прометея то обстоятельство, что, несмотря на всю свою твердость и силу, несмотря на все свое искусство, Прометей должен был, согласно мировоззрению греков, покориться Ананке — Необходимости.

Трагедия «Прометей Прикованный» пережила века и оказала огромное влияние на великих поэтов нового времени: Гёте, Байрон, Шелли обращались к образу Прометея. Маркс больше всех произведений Эсхила любил именно трагедию о Прометее. Предисловие к своей докторской диссертации «О различии между натурфилософией Демокрита и Эпикура» Маркс заканчивает словами Прометея о его ненависти ко всем богам и называет Прометея «самый благородный святой и мученик в философском календаре»[65]. Этими словами Маркс ставит Прометея в один ряд с мятежными мыслителями, отдавшими свою жизнь за освобождение человечества.

Хотя во второй части трилогии, по всей видимости, происходило примирение между Прометеем и Зевсом, Эсхил с такой художественной силой изобразил ненависть Прометея к богам и его страстный протест против всякого насилия и угнетения, что этот образ преодолел скованность религиозного мировоззрения Эсхила и приобрел огромную обобщающую силу в последующие века для изображения всякого богоборчества и революционного протеста против всех угнетателей свободной человеческой личности. Маркс заметил однажды, что боги Греции были «смертельно ранены» в «Прометее Прикованном» Эсхила[66].

Давая истолкование образу Прометея и сущности конфликта между ним и Зевсом в духе гегелевской философии, Белинский писал: «Прометей и Зевс это — божество, разделившееся на самого себя, это сознание, распавшееся на две стороны, которые по закону диалектического развития враждебно стали одна к другой. Зевс — это непосредственная полнота сознания. Прометей это — сила рассуждающая, дух, не признающий никаких авторитетов, кроме разума и справедливости...»[67].

Такое истолкование не может быть принято в настоящее время, но характеристика, данная Прометею в конце приведенного рассуждения, показывает, как высоко ставил Белинский этот образ. В этом же рассуждении Белинского о смысле мифа о Прометее находятся следующие замечательные слова: «Зевс не прав, но он еще существует, и власть его еще сильна — он еще мстит своему противнику; зачем же он силен, если он не прав? Затем, что Прометею суждено только начать великое дело, а не кончить его; он — только очистительная жертва общего дела, а не торжествующий победитель; он дал движение сознанию, которое без него коснело бы в недеятельности, но он еще не видел результата сознания: он начал борьбу, но не ему суждена полная победа. Прометей дал знать людям, что в истине и знании они боги, что громы и молнии еще не доказательства правоты, а только доказательства неправой власти...»[68]^.

Огарев в своем «Прометее», написанном в 1841 г., изображает героя как борца с тиранией. Шевченко в стихотворении «Кавказ» рисует страдающего титана, прикованного к горам Кавказа, как символ истерзанной России. В наше время украинский поэт А. Малышко создал поэму «Прометей». Герой поэмы — юноша, солдат, героически погибший за счастье народа.

Для Гёте, написавшего в 1773 г. драму «Прометей», титан был воплощением свободного творческого духа, освободившегося от веры в богов, наслаждающегося плодом своей созидательной работы. Для Байрона Прометей стал прототипом всех его мятежных героев. Творец «Манфреда» видел в Прометее воплощение безграничной гордости. Английский лирик Шелли вложил новую идею в старый миф о гордом титане. Для Шелли «Прометей является типом высшего нравственного и умственного совершенства, повинующимся самым чистым бескорыстным побуждениям, которые ведут к самым благородным целям»[69]. Прометей у него прежде всего бескорыстный мученик за права страждущего человечества. Он горд, но в нем нет ожесточения против Зевса. Он раскаивается в собственных словах, которыми когда-то проклял Зевса: «Они бесплодны. Я не могу, чтобы кто-нибудь страдал». Однако Шелли, по его собственным словам, испытывал отвращение к такой слабой развязке, как примирение поборника человека с его угнетателем.

Что представляет собой театральное оформление в этой трагедии? О скале, к которой был прикован Прометей, уже упоминалось: она была устроена вне орхестры или на ее касательной и представляла собой массивное деревянное сооружение. В конце трагедии эта скала вместе с Прометеем проваливалась[70]. Появление Океанид осуществлялось, вероятно, с помощью крылатой колесницы.