История античного театра

В стасиме третьем хор Эвменид прославляет Афины и пророчествует им благоденствие на века. И всемогущий Зевс и Арес чтят город как крепость богов и защитника божеских алтарей.

Установившийся порядок вещей нуждается в освящении и охранении, и в соответствии с мышлением того времени именно боги выступают хранителями государственно-правовых и нравственных начал. Они, по Эсхилу, наказывают всех нарушителей этих начал. Представление о богах носит, таким образом, иной характер по сравнению с тем, какое дается в поэмах Гомера. Зевс — хранитель правды, и раньше или позже он накажет всех тех, кто попирает его законы. Иногда и сама правда выступает не как орудие Зевса, а как некое самостоятельное божество. В отдельных случаях боги выступают у Эсхила с теми чертами, какие приписывает им Гомер. Так, в трагедии «Прометей Прикованный» Зевсу приписывается жестокость, произвол, недоверчивость даже к друзьям; в то же время он не является всезнающим богом и требует, чтобы Прометей открыл ему тайну брака с Фетидой. Океан в этой же трагедии изображен хитрым и ловким придворным. Гермес — наглым прислужником Зевса. Изображение богов такими, какими рисует их Гомер, можно найти и в других трагедиях Эсхила. В трагедии «Агамемнон», например, глашатай рассказывает, в соответствии с первой песней «Илиады», о том, как Аполлон метал под Троей стрелы в греческое войско.

Однако преобладающим является традиционное представление о богах: они — блюстители гражданского правопорядка, хранители нравственных начал в жизни общества. Такое представление о богах отчетливо выступало уже у греческих лириков VII — VI вв.

В одном фрагменте Архилоха говорится о том, что Зевс правит миром, что он видит все человеческие дела, добрые и злые. Хор Данаид в «Молящих» называет Зевса самодержавным владыкой, издревле мудрым создателем человеческого рода (ст. 592—594), творцом всяческих щедрот.

Иногда Зевс выступает у Эсхила как некое обобщенное божество, для которого поэт сохраняет только имя Зевса, хотя в пароде «Агамемнона» хор и оговаривается, что, быть может, надо называть его как-нибудь иначе:

Кто бы ни был ты, великий бог,
Если по сердцу тебе
Имя Зевса, «Зевс» зовись[82]

.

В связи с религиозно-нравственными воззрениями Эсхила следует остановиться на вопросе об отношении Судьбы (Мойры) к богам и к человеку. Кто же правит миром — боги, и из них в первую очередь Зевс, или Судьба? У Эсхила при ответе на этот вопрос есть некоторая двойственность. Он не сомневается в том, что в управлении миром принимают участие потусторонние силы. Это соответствует характеру тогдашнего мышления. Но оказывается, Зевс, не говоря уже о других богах, не является абсолютно всемогущим. Он тоже подчиняется необходимости, а ее кормилом управляют Мойры с тремя ликами[83] и помнящие обо всем Эринии («Прометей Прикованный», ст. 516).

Иногда Мойра выступает не как всеобщая необходимость, а как судьба, жребий отдельного человека. Когда Орест приказывает матери следовать во дворец, чтобы там убить ее, Клитемнестра, оправдываясь, говорит сыну, что в ее преступлении виновата Мойра-Судьба, на что Орест бросает реплику:

Что ж, и тебе готовит эту казнь Судьба[84]

.

В связи с представлением о кровной солидарности членов рода, об их связанности друг с другом, об ответственности друг за друга это представление о судьбе или жребии отдельного человека обычно связывается с представлением о судьбе целого рода, о тяготеющем над ним роке. Дети могут отвечать за грехи своих родителей. На род или дом обрушивается демон Аластор, отмститель за прежние нечестивые дела, причем цепь этой кровавой мести может тянуться долго, на протяжении ряда поколений. В «Агамемноне» несколько раз говорится о демоне, обрушившемся на дом Танталидов. В ст. 1501 и следующих Клитемнестра, обращаясь к хору, говорит, что ее не нужно звать убийцей Агамемнона, так как под видом жены убитого совершил отмщение древний Аластор. Хор в своих песнях тоже несколько раз говорит об Аласторе, с давних пор угнездившемся в доме Тантала.

Однако эта вера в рок не порождала в древних греках чувства пассивности и покорности судьбе, что объясняется духовным складом античной демократии, требовавшей от своих сограждан как раз очень большой активности. Используя традиционные мифы о судьбе, тяготеющей над рядом сменяющихся поколений, Эсхил переносит акцент на самостоятельное решение своих героев, на их собственные действия.

В области драматургической техники Эсхил сделал необычайно много. Он первый ввел второго актера, открыв тем самым возможность более глубокой разработки трагического конфликта и придав развитию действия подлинно драматический характер. Тем самым он преобразовал существовавшую до него трагедию из своего рода лирической кантаты в драму.

Эсхил был сам главным исполнителем своих трагедий. Другим актером, по свидетельству Аристотеля, был Минниск, игра которого отличалась сдержанностью и величавостью.