Читаем История античной литературы полностью

Дион, с его позднейшим уклоном в сторону популярной философии, еще не является вполне типичным представителем софистики.

Расцвет ее относится уже ко II в. н. э. Важнейшими софистическими центрами служили греческие города Малой Азии, в особенности Смирна; здесь сохранялись эллинистические традиции «азианского» красноречия, и представители второй софистики продолжали придерживаться типичной для «азианцев» театральности, хотя и восприняли языковые нормы аттикистов и тратили неимоверные усилия, для того чтобы уметь воспроизвести стиль древних ораторов, в особенности Демосфена. Идейная бессодержательность и подражательный стиль — характерные признаки всего течения.

Публичное выступление софиста начиналось с «вступительного «слова», прелюдии в легком стиле; оратор представлялся публике, давал образчик своего искусства — эффектное описание, интересный рассказ, защиту парадоксального тезиса. Затем следовала самая речь, «ораторское упражнение». Чаще всего софист развертывал перед слушателями какую-нибудь историческую фикцию, речь знаменитого человека в какой-либо сложной ситуации. Ксенофонт желает умереть вместе с Сократом, Демосфен предлагает себя в качестве искупительной жертвы после Херонейского поражения. Солон, узнавший, что Писистрат окружил себя стражей, требует уничтожения своих законов, — такого рода темы трактовались софистами. Исторической точности здесь не требовалось; нужны были те представления о возвышенных мыслях и благородных героических чувствах, которые «греческое возрождение» желало навязать своему прошлому. Прошлое уходило в такую же область идеального, к какой некогда принадлежал миф, а греческая история предоставляла в распоряжение софиста достаточное количество патетических моментов.

«При всяком случае, — язвит Лукиан в своем «Учителе красноречия», — должен быть Марафон и храбрец Кинегир, без них ни одна речь обойтись не может. Пусть всегда у тебя через Афон плывут корабли, а Геллеспонт переходят посуху. Пусть солнце покрывается стрелами мидян, Ксеркс обращается в бегство, Леонид возбуждает изумление всех, и пусть прочитывается надпись Отриада. Саламин и Артемисий и Платеи пусть выступают побольше и почаще».

Как и в школьном риторическом обучении (стр. 231), рядом с исторической фикцией встречается судебная, фиктивное выступление на суде по поводу казуса, богатого патетическими возможностями, например речь любовника, захваченного мужем на месте преступления. Но тема могла и не быть фиктивной.

Софист был весьма желанным гостем на каждой публичной церемонии и произносил соответствующую речь. Риторические учебники этого времени устанавливают наличие самых разнообразных видов церемониальной эпидиктической речи: тут всевозможные «прославления» как отдельных лиц, императоров, наместников, увенчанных «граждан, так и общин или местностей, всякие «панегирики», «речи ко дню рождения», «свадебные», «надгробные» «утешительные», «плачевные» речи.

То обстоятельство, что торжественные софистические речи могли оказаться господствующим литературным жанром, служит ярким доказательством безыдейности и отсутствия творческих сил у верхушки греческого общества II — III вв. Культ эффектного слова и; декламации доведен здесь до крайних пределов; особенно ценилось искусство импровизировать речь. Оратор старался воздействовать на слушателей красотой голоса, ритмом, пением, мимикой. Об одном из софистов рассказывают, что на его выступления приходили люди, не знающие по-гречески: «они слушали его, как сладкозвучного соловья, потрясенные красотой его голоса и дикции, его ритмами и в простой речи и в пении». Красноречие это настолько широко пользовалось поэтическими средствами выражения, что речи часто именуются «гимнами».

Претензии софистики на универсальное образовательное и литературное значение, на способность заместить и философию и поэзию резче всего формулированы у самого выдающегося софиста II в. Элия Аристида. Около пятидесяти сохранившихся речей этого прославленного в свое время автора, мнившего себя одновременно и Демосфеном и Платоном, в равной мере свидетельствуют о его стилистическом мастерстве и идейном убожестве, сопряженном с неврастенией, суеверием, тщеславием и шарлатанством.

Перейти на страницу:

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное