Читаем История античной литературы полностью

В древнем Риме можно установить наличие всех тех основных типов песенных образований, с которыми мы встречались при рассмотрении фольклорных истоков греческой литературы (стр. 17 сл.). Ритмизованная или метрическая речь (carmen), в которой слово еще не вполне отделилось от музыки, сопровождает трудовые операции и обрядовые акты, и характер их определяет собой жанровые особенности «песни».

Древнейшими памятниками римской поэзии являются культовые гимны, сохранившиеся в записях жрецов. В марте и октябре каждого года коллегия «салиев» (прыгунов), жрецов бога Марса, совершала ритуальный «обход» города Рима. В воинском облачении, со священными щитами и копьями, или посохами, они плясали по городу, ударяя посохами о щиты и обращаясь с культовыми «призывами» к различным богам. Сохранились — в очень искаженном виде — цитаты из их старинного гимна; этот наиболее древний латинский поэтический текст впоследствии был непонятен уже для самих жрецов, исполнителей гимна. Другая жреческая коллегия — «арвальские («пашенные») братья» — справляла в мае трехдневное празднество земледельческой богини Dea Dia. До нас дошли протоколы их священнодействий, относящиеся уже к эпохе империи, и запись их гимна. Жрецы плясали, трижды повторяя по записке стихи своей песни, не столь архаичной, как гимн салиев, но также принадлежащей к числу самых ранних памятников латинского языка. Это — культовое обращение к богам с просьбой о благополучии посевов. Оно поддается лишь предположительному переводу.

«Помогите нам, Лары. Не дозволь, Map-Map, мору-пагубе обрушиться на более многих. Сытым будь, свирепый Марс, на порог вскочи, стой, Бер-Бер (?). Попеременно призовете (?) всех Семейных (духов). Помоги нам, Мар-Мор».

Сохранившиеся записи римских «песен», однако, немногочисленны и случайны, а то, что имеется, нередко относится к более поздним временам. Несколько молитв, заклинаний, предсказаний оракулов, примет народного календаря — таков, примерно, состав песенных текстов, восходящих к долитературному периоду. Сведения о других видах «песен» основаны не столько на непосредственных записях, сколько на сообщениях римских писателей.

Так, римские писатели упоминают о различных видах рабочей песенки — при сборе винограда, при пряже и тканье, о песнях пастухов и гребцов. Текстов здесь не сохранилось: только для песни гребцов имеется поздне-античная литературная имитация с припевом:

Эйя, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое Эй-я!

Встречаются также указания на колыбельные песни, на песни детских игр. Например:

Шелудивым тот пусть будет, кто последний прибежит!

Больше сведений сохранилось об обрядовых песнях. На похоронах, под звуки флейты, исполнялась нэния — причитание. Причитали женщины, родственницы покойника, но запевалой обычно являлась наемная плакальщица, профессионалка заплачки. Нэния заключала в себе как выражение скорби, так и похвалу усопшему, которая должна была, по древним представлениям, помочь мертвецу на его загробных путях. Древнеримская религия приписывала отдельным процессам специальных богов, и римляне чтили богиню Нэнию как покровительницу умирающих. Самый термин «нэния», встречающийся и у фригийцев в Малой Азии, попал, возможно, в Рим через посредство этрусков, с которыми связано очень много моментов римской обрядности. Обычай приглашать на похороны плакальщиц впоследствии вывелся, и словом «нэния» стали обозначать всякую заунывную, монотонную и скучную песню.

На праздниках плодородия звучали насмешливые песни, аналогичные греческим ямбам; здесь, как и у греков, смех, брань и сквернословие рассматривались как помощь жизнетворящим силами природы, а также, в более позднем осмыслении, как средство от злых демонов, «завидующих» человеческому счастью (ср. представление о «зависти богов» у Эсхила и Геродота). Песни эти назывались фесценнинскими; насмешники и балагуры получали наименование «фесценнинов».

О «фесценнинской вольности» на празднествах жатвы упоминает римский поэт Гораций (65 — 8 г. до н. э.).

В праздники эти вошел фесценнин шаловливых обычай:Бранью крестьяне в стихах осыпали друг друга чредою.

Послания, кн. II, посл. 1, ст. 145 — 146.

«Чредою» означает, что две группы, два хора вступали меж собой в перебранку, осыпая друг друга резкими насмешками. Фесценнинские песни очень долго держались в римском быту, особенно в свадебном обряде. Свадьба также являлась празднеством плодородия, и на долю новобрачных выпадало немалое количество «праздничных поношений».

Перейти на страницу:

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное