Сатиры свои Гораций называет «Беседами» и определяет впоследствии как «беседы в стиле Биона», указывая, таким образом, на связь их с диатрибой. Действительно, некоторые сатиры (например I, 1, 2, 3) построены как рассуждения на морально-философские темы — о недовольстве судьбой и корыстолюбии, об обхождении с друзьями и т. п. — с аргументацией, почерпнутой из популярно-философской литературы. Характерные особенности диатрибы, например полемика с фиктивным оппонентом, воспроизводятся и у Горация. Поэт не гоняется за строгой последовательностью отвлеченного изложения и делает его канвой для серии зарисовок, портретов, анекдотов, намеков на реальных лиц и реальные события римской жизни. Не отказывается он (особенно в более ранних сатирах) и от персональной насмешки над современниками по образцу Луцилия, но соблюдает при этом известную осторожность и предпочитает выбирать свои жертвы из среды людей с сомнительной репутацией. Зарисовки Горация отличаются наблюдательностью и искусством меткой характеристики, но, быть может, наиболее значительным фактором в художественном действии его сатир является окрашивающий рассуждение интимно-личный тон. Вместо школьного образа философа-моралиста, в сатирах раскрывается конкретная личность, с ее живыми чертами, умеряющими и очеловечивающими отвлеченный схематизм идеала «мудреца». Наибольшей художественной законченностью отличаются те сатиры, в которых Гораций больше всего говорит о себе, своих вкусах и стремлениях, своих жизненных встречах. Он не стесняется своего «низменного» происхождения, с гордостью вспоминает отца-вольноотпущенника, всеми силами заботившегося об умственном и нравственном развитии сына, и отнюдь не стремится предать забвению свое республиканское прошлое (I, 6). Осуждая чужие пороки, он не скрывает собственных недостатков и иронизирует над строгими судьями, которые не видят бревна в своем глазу (I, 3). Предел его стремлений — уединенная и независимая жизнь вдали от городского шума и игры честолюбий:
Этими стихами начинается одна из лучших сатир (II, 6), а заканчивается она известной басней о городской и полевой мыши, как иллюстрацией преимуществ независимой бедности. К догматизму философских систем Гораций относится отрицательно и с полным правом отмежевывается от вульгарных моралистов стоически-кинического толка, выступавших в Риме со своими диатрибами; но проповедь этих моралистов была рассчитана на широкие слои и, действительно, находила у них отклик, между тем как ироническая мудрость Горация с его «защитной» философией покоя и умеренности была доступна лишь избранным представителям культурной верхушки, и самые сатиры его первоначально предназначались не для публикации, а только для чтения в дружеском кругу.
Наряду с сатирой-рассуждением встречается и повествовательная форма, к которой прибегал также и Луцилий. Гораций обновляет сюжеты своего предшественника — процесс (I, 7), неудачный пир (II, 8), путешествие (I, 5). Луцилий рассказывал о своем путешествии в Сицилию; такую же форму путевых записок выбирает Гораций («путешествие в Брундизий»), и в этом юмористическом повествовании с лирическими отступлениями античный читатель не мог не усмотреть «соперничества» с Луцилием. Анекдот, забавное происшествие, острое словцо дают материал для коротеньких рассказов, нередко пародирующих стиль эпоса. Вводятся типические фигуры комедии и мима, параситы, шуты, простофили, чародейки. Иные стихотворения имеют даже характер мимических сценок в повествовательной форме; такова, например, живая и динамичная сатира о встрече с назойливым болтуном, пронырой, желающим втереться в окружение Мецената (I, 9).