История балета. Ангелы Аполлона

Вызов благородному стилю, как известно, был брошен бунтарской виртуозностью Огюста Вестриса в 1780-х годах. В то время его непокорный нрав считался скорее пылкостью юности, чем признаком декаданса, но после революции этого объяснения уже было недостаточно, и то, что начиналось как шутливые нападки, привело к полному развалу. Старый Новерр был одним из первых, кто забил тревогу. В новой редакции «Писем», изданной в 1803-м, а затем в 1807 году, он обвинял Вестриса в том, что своим бешеным вращением и невероятными прыжками он искажает благородный стиль, и сетовал на то, что талантливый артист одержим созданием «нового жанра», в котором когда-то распределенные по стилям шаги теперь перемешиваются и путаются³⁰.

Он был прав. В последовавшие за революцией годы талантливые молодые танцовщики бросились копировать смелые вращения и прыжки Вестриса. В 1803 году Боне де Трейши, занимавший пост директора театра, написал подробный доклад о проблемах балета, в котором выражал обеспокоенность тем, что молодые танцовщики все больше пренебрегают благородным стилем в угоду посредственному полухарактерному жанру. Почему? Они «бесстыдно», говорил он, подыгрывают «толпе», которая жаждет зрелищных трюков и ловкости и которую не интересуют такие тонкости, как «точность, гибкость и грация». Но проблемой был не только партер. Как неодобрительно отмечал современник, революция все изменила. Уже недостаточно доставлять удовольствие – «сложности и крайности заменяют естественность, только ими и восхищаются». Действительно, исполнительская манера Вестриса была утрирована до предела и привлекала именно тем, что нарушала основное правило – аристократическую невозмутимость: он намеренно демонстрировал физические усилия и напряжение, присущие виртуозному танцу³¹.

Даже самые одаренные в исполнении благородного стиля танцовщики, казалось, отвернулись от своего жанра. Луи Анри, например, в первые годы столетия учился у Гарделя и видного педагога Жана-Луи Кулона, его будущее казалось блестящим, а преданность стилю – неизменной. В 1806 году Анри сравнил благородный танец с историческим жанром в живописи, отметив, что, если он «первый», то заслуживает наивысшего признания. Критики поспешили объявить его спасителем притесняемого благородного стиля, человеком, чья физическая сила и элегантная легкость («грация в единстве с силой») составляли яркий контраст «обезьяньим» движениям современников. Даже разочарованный Новерр надеялся, что Анри «оживит» умирающий благородный жанр. Но у Анри были другие планы, и вскоре он перешел из Оперы в более популистский театр Порт-Сен-Мартен. Когда Наполеон его закрыл, Анри уехал в Милан. Позже он ненадолго (с 1816-го по 1818-й) вернулся в Париж, но вновь работал на бульварах³².

Другие заняли его место, но и они отступили перед неизбежным. Танцовщик, известный как Альберт, дебютировавший в 1808 году, был (по выражению его коллеги) «совершенным джентльменом» и ориентировался непосредственно на стремительно сокращавшуюся группу зрителей, считавшихся знатоками. Но и он, к отчаянию пуристов, не мог не украшать свой танец многочисленными вращениями и высокими прыжками. Нетрудно понять, почему ролей в благородном стиле становилось все меньше, к тому же над балетмейстерами довлела необходимость пополнять кассу. В 1822 году Гардель поставил балет «Альфред Великий», где Альберт исполнял партию героя, но этот балет долгое время оставался единственным, где танцовщик был нужен для серьезной и яркой роли³³.

В том же году Гардель предложил удивительно путаную рукопись для нового балета (который так и не выпустил) под названием «Бал-маскарад». Согласно сценарию, артисты в масках танцовщиков эпохи Людовика XIV (включая Луи Дюпре и Салле) появлялись на балу, смешно ковыляя по сцене и спотыкаясь в своих тяжелых и нелепых старорежимных туфлях и нарядах: та эпоха была уже в прошлом. Однако в последовавшем эпизоде проявилось двойственное отношение Гарделя к этой прошедшей эпохе. Он поставил дикий эротический танец «негра», несуразно наряженного прелестной девушкой. Этот танец («самый сладострастный негритянский танец») включал прыжки, вращения и пируэты, характерные для новой виртуозности. В финале «негр» обнаруживал себя, и настоящая девушка восстанавливала свою репутацию, исполняя танец в хорошем вкусе – в надлежащем и естественном для нее сдержанном стиле. Для Гарделя, бессознательно изобразившего расистские предрассудки своего времени, новая техника была экзотикой и нарушением приличий³⁴.