Вернемся к прерванному нами рассказу. Мы выше сказали, что в правление Генриха II в Бастилию более всего заключали гугенотов, то есть последователей учения Кальвина. Религиозные преследования во Франции, начавшиеся еще при Франциске I, весьма усилились при Генрихе II. Несмотря на это, кальвинизм во Франции распространялся так, что при этом короле в стране насчитывалось 2250 кальвинистских общин, частью официальных, частью тайных.
Генрих II любил празднества, имевшие рыцарский характер, и говорил, что считает их хорошим средством для искоренения страсти к религиозным спорам, но, по справедливому замечанию историка Лакретеля, если он отвлекал от них этими празднествами, то снова возжигал преследованиями гугенотов.
Преследуя гугенотов во Франции, он, однако, заключил союз с Морицем Саксонским против Карла V для защиты германских протестантов.
Покидая по этому поводу Францию, он сказал парламенту следующее: «Я отправляюсь для того, чтобы защитить еретиков, которых притесняет император германский; преследуйте во время моего отсутствия, преследуйте с наибольшей строгостью еретиков моего королевства».
Таковы были отношения Генриха II к приверженцам нового учения, число которых, однако, все увеличивалось. При дворе распространился слух, что большая часть парламента была втайне на стороне гугенотов.
Вот в чем было дело: по поводу многочисленных процессов гугенотов в парламенте возникло разногласие. Одни были того мнения, что их непременно нужно казнить, другие же полагали, что им нужно оказывать снисхождение, и когда им приходилось карать их, то ограничивались присуждением к изгнанию. Поступая таким образом, они тем не менее были ревностными католиками; но некоторые члены парламента были действительно приверженцами нового учения, хотя и не давали никакого повода к обвинению.
По этому делу лотарингский кардинал на заседании Королевского совета высказал следующее мнение: «Нужно расставить сети этим опасным людям, пригласив их высказаться, и затем наказать, основываясь на их собственном признании».
Король принял этот совет и затем 13(6) июня 1559 г. в сопровождении многих высокопоставленных лиц явился в парламент, где в то время обсуждался вопрос о суде над еретиками. Неожиданное появление короля повергло всех в ужас, но Генрих постарался успокоить всех, боясь, что в противном случае никто не выскажется откровенно. Первые его слова дышали миролюбием. Не делая парламенту никаких упреков, он сначала казался нейтральным по отношению к тем его членам, которые стояли за крутые меры против гугенотов, и тем, кто выказывал к ним снисхождение, и пригласил каждого свободно высказать свое мнение. Положившись на слова короля, большая часть членов, считавших необходимым прибегать к более мягким мерам относительно гугенотов, ясно высказали основания, по которым считали это необходимым. Де Гарле, де Ту и Сегье ловко защищали умеренность своих убеждений, которую им ставили в упрек. Они указали на опасные последствия жестоких казней, несоразмерных вине, опираясь на 25-летний опыт, доказавший, что преследования не ослабили еретиков, которых хотели подавить, а, напротив, пробуждали в них энтузиазм и увеличивали их силы и численность. Они при этом указали на более мягкие меры, к которым следовало прибегать, чтобы остановить распространение нового учения, и наконец указали на вред, который может произойти, если пожертвуют льготами Галликанской церкви и мудрыми законами страны в угоду Римскому двору.
К сожалению, некоторые члены парламента выражались не так сдержанно. Людовик Фор, например, в своей речи сказал: «Прежде всего рассмотрим: кто настоящий виновник смут, из опасения, чтобы не пришлось отвечать так, как некогда отвечал пророк Илия царю Ахаву: ты смущаешь Израиль». Думают, что при этом он намекал не на короля, а на лотарингского кардинала, но двор был оскорблен.
Затем король был весьма смущен словами парламентского советника Дюбурга, сказавшего в своей речи: «Между тем как на кострах сжигают людей, единственная вина которых заключается в том, что они молятся за своего государя, позорная распущенность порождает и поддерживает богохульство, клятвопреступления, кутежи и прелюбодеяния».
Нет никакого сомнения, что Дюбург не имел при этом в виду любовницу короля Диану де Пуатье, но неблагонамеренные люди сделали вид, будто смущены тем, что королю нанесено личное оскорбление.