История Бастилии. Четыре века самой зловещей тюрьмы Европы, 1370–1789

На следующий же день вечером Монморанси и Коссе вместе с королевой-матерью отправились в Турень для переговоров с герцогом Алансонским, который в самом деле стал опасным для короля. Не говоря уже о том, что действовал заодно с Дамвилем, он был также в союзе и со многими другими лицами. Переговоры, начатые с ним, не приводили ни к какому определенному результату, а между тем его союзники не останавливались. Один из них, Торе, предпринял наступление и намеревался соединиться с недовольными по ту сторону Луары. Только герцог Генрих Гиз мог оказать помощь королю, но герцог Алансонский надеялся, что этого не будет. Однако он ошибся в своих расчетах, и Гиз, преодолев свое негодование на короля, решился его защищать.

Во главе незначительных сил он напал на Торе и разбил его близ Лангра[16].

Он уведомил об этом двор и просил поспешить с подкреплением. Если бы двор исполнил просьбу, то Гиз, действовавший очень успешно, мог бы окончить войну и принудить гугенотов просить мира.

Знал ли Генрих III о честолюбивых замыслах Гиза или из-за непреодолимой к нему ненависти, но подкреплений не послал. Это до крайности разгневало Гиза. Он стал громко высказывать свои жалобы и опасения относительно того, что король в душе более гугенот, чем католик. Вместе с тем он написал обоим своим братьям, Леклерку, о котором мы уже говорили, и еще одному из своих приверженцев, архидиакону[17] Розьеру, и все они стали возбуждать католиков против Генриха III, и вскоре общественное мнение было настроено к нему враждебно.

Что же в это время делал король? Не обращая внимания на грозящую ему опасность или совершенно не понимая положения дел, он предался оргиям и самым постыдным удовольствиям со своими любимцами, которым дано было прозвание миньоны. Умиротворение же Франции он вполне предоставил своей матери и маршалам, которые успели добиться только перемирия на семь месяцев.

В это время Розьер сочинял эпиграммы на короля и его двор и распространял их в Париже, и эти эпиграммы производили в обществе впечатление и чрезвычайно вредили королю. Двор был раздражен, но виновника не открыли. Генрих же по-прежнему развратничал и после самого отчаянного кутежа со своими миньонами отправлялся с ними процессией по улицам Парижа для принесения покаяния в какой-нибудь церкви. Приблизительно около 1383 г. Генрих III учредил новое общество, названное братством кающихся. Он сам и его миньоны были членами этого общества. В день Благовещения была совершена первая процессия этого братства. Сам Генрих и другие члены общества шли по улицам Парижа в особых костюмах, установленных для этого братства. Процессия прибыла в собор Божией Матери.

Там, став на колени, они пропели «Salve Regina». Сначала народ издевался над ними, и, когда во время шествия полил дождь и смочил их, люди кричали, что это послано небом за лицемерие. Но Генрих III терпеливо снес это, не нарушил порядка процессии, так что никто не укрылся от дождя, и было сказано, что, так как это есть испытание, наложенное на них Богом за их грехи, они должны претерпеть до конца и что он первый подаст в этом пример. Этот образ действий и эти слова подействовали на толпу, и она с благоговением следовала за ними до собора Божией Матери.

Дело Понсе

В этом соборе присутствовал тогда один доминиканский монах Понсе. Он был всем этим действом крайне возмущен и считал как процессию, так и пребывание Генриха с любимцами в соборе скандальной комедией и профанацией. Тут же был аббат Розьер, так же смотревший на это дело. Встретившись в соборе, они друг друга узнали и поняли сразу. Выйдя из собора, они стали осуждать короля и его любимцев.

К ним подошел Леклерк и, вмешавшись в разговор, сказал, что следовало бы умертвить и короля, и его миньонов сегодня же ночью.

Розьер доказывал, что это было бы безумным предприятием.

Тогда Леклерк сказал: но то неизвестное перо, которое преследует короля и его миньонов, не оставит безнаказанно этой профанации. «Я надеюсь, и этот раз оно может вывести народ из заблуждения и показать ему истину», – отвечал Розьер, притворяясь равнодушным.

Понсе был пламенный проповедник. Он стал доказывать, что этого недостаточно, что они лицемерят открыто и им открыто и нужно отвечать. «Но кто осмелится это сделать?» – спросил Леклерк. «Я, – отвечал монах, – я, который в церкви такой же король, как Генрих в Лувре. Он оскорбил Бога, я служитель Бога и должен за это отомстить. С кафедры правды должно провозглашать только правду. Завтра я скажу всем своим слушателям, завтра я разоблачу скандал, завтра я предам проклятию». Когда Понсе указали на то, что король за это будет мстить, он сказал: «Ныне нет более мучеников в Риме, пусть они будут в Париже». Розьер пожал ему руку. В это время толпа стала приближаться, и они разошлись.