История Бастилии. Четыре века самой зловещей тюрьмы Европы, 1370–1789

На другой день в Париже появилась новая эпиграмма, а вечером того же дня в соборе Божией Матери Понсе взошел на кафедру, чтобы произнести проповедь. Собрание было многочисленнее обыкновенного. Он в этот день говорил на тему «истинное благочестие». Сначала он говорил с кротостью и в духе утешения, но постепенно стал оживляться, и слово «лицемерие» раздалось наконец с кафедры проповедника. Изобразив этот порок в ужасных красках, Понсе вдруг указал на вновь учрежденное братство кающихся, как на пример порока и лицемерия, и назвал это учреждение братством лицемеров и безбожников. Затем он направил на это учреждение громы своего красноречия и негодования. Наконец, обращаясь к народу, Понсе сказал: «Мне сообщили из верного источника, что вчера вечером, в пятницу, когда была их процессия, на вертеле приготовлялся ужин для этих откормленных кающихся и что после того, как они поели жирного каплуна, им была приготовлена молодая девушка для ночной закуски. А несчастные лицемеры! Так-то вы издеваетесь над Богом, а для приличия носите за поясом бич. Не там бы следовало вам носить его, а на ваших спинах и плечах и хорошенько себя отхлестать. Между вами нет ни одного, кто бы не заслужил этого вполне».

Эти слова вызвали смех и негодование.

Понсе продолжал свою проповедь с еще большей силой, обращаясь сначала к народу, а потом к дворянству, и окончил ее среди волнения, возбужденного им.

Леклерк и Розьер слушали проповедника, поджидали потом при выходе из церкви и посоветовали ему удалиться из Парижа, но он решительно отклонил это предложение. Когда ему возразили, что король, без сомнения, уже знает о происходившем в церкви, он отвечал: «Что ж мне до того!» На это ему сказали, что король подвергнет его строгому взысканию, но Понсе ответил: «Я жду этого». Сказав это, он расстался с собеседниками и удалился в свое скромное жилище. Розьер и Леклерк были правы, говоря, что король уже знает о поступке Понсе. Он был раздражен эпиграммой Розьера, и его особенно сердило, что никак не могли найти виновника. Весь этот день он демонстрировал досадливое настроение духа. Чтобы его развлечь, миньоны устроили в тот день оргию, и Генрих III всецело предался ей. Во время этой оргии некоторые придворные сеньоры, желавшие отличиться перед королем, явились в Лувр и рассказали Генриху III о том, что сказал Понсе в своей проповеди.

Услышав это, Генрих, бывший под влиянием вина, пришел в такую ярость, что велел немедленно схватить этого монаха и повесить его в церкви над той самой кафедрой, с которой он произносил проповедь. Все миньоны, кроме Депернона, одобрили это, но он заявил, что, по его мнению, не следует казнить Понсе.

Все эти разговоры и споры сопровождались грубыми и циническими выходками, а в это время вошел де Гарле – présidents mortier, т. е. председатель Большой палаты парламента. Никем не замеченный, он стоял уже несколько минут, ожидая, чтобы король обратился к нему, но, увидев, что Генрих решительно настаивает на своем решении относительно Понсе, де Гарле сказал: «Поступить так, как ваше величество сказали в минуту гнева, было бы делом серьезным. Повесить священника в церкви Божией Матери безо всякого суда было бы не только оскорблением святыни, но и нарушением прав вашего парламента, всегда готового разобрать дело по справедливости».

Все и сам король были сначала озадачены необычным появлением председателя парламента в такое время и в таком интимном кружке. Генрих не мог скрыть своей досады и отвечал: «Если бы мой парламент исполнял свой долг, то подобные скандалы не могли бы существовать, и он умел бы предупредить то, что в глазах всех есть и будет оскорблением короны, хотя бы сам святой отец произнес подобные слова».

Председатель возразил: «Но, ваше величество, вы забываете, что правосудие никогда не может действовать упреждающим образом. Чтобы карать преступление, необходимо, чтобы оно совершилось». Он продолжал: «Едва прошел час после того, как произошел скандал. Я присутствовал при этой проповеди, я все слышал и поторопился явиться сюда; может быть, я пришел к вашему величеству не вовремя, но в данном случае я не побоялся это сделать и на этом месте уже давно ожидаю, какое вы, ваше величество, дадите приказание парламенту».

Де Гарле соединял в себе все, чтобы достойным образом занимать свою должность.

В нем сочетались ученость и многолетняя опытность. Кроме того, он отличался красноречием, знанием права, справедливостью и непреклонным характером. Он был просвещенным членом парламента и один отстаивал права и преимущества этого учреждения против капризных требований двора, которым первый председатель слишком слепо подчинялся. Ко двору де Гарле являлся только в торжественных случаях или когда того требовали его обязанности. Своими строгими речами и своим отсутствием он протестовал против того, что при дворе ежедневно совершалось.