История Бернарды и Тайры на Архане

– Тогда, может, пустынные орешки – вкусные и спелые, или же корни Оха мужу?

– Уже есть, спасибо. Сама с утра на рынок сходила.

– Ну, хорошо, хорошо… – я не нашлась, что еще добавить. И, чтобы не привлекать внимание к застывшей соляным столбом подруге, добавила: – Доброго вам дня, хозяюшка, пойдем мы.

И дернула Тайру за руку.

Та, словно опоенная наркотическим зельем, медленно двинулась следом за мной.

То, как она плакала, я видела впервые. Горько, безутешно, горячо. Сидела у стены дома за поворотом и глотала слезы. Терла щеки ладонью, будто ненавидела их за то, что они мокрые, будто ненавидела себя за то, что не могла сдержаться. Или за что-то еще.

– Тай, если это твоя мама, так пойдем назад!

– Нет!

– Ну, пойдем! Зайдем в гости, посидим, выпьем чаю. Вы хоть обниметесь…

– Ты не понимаешь. Если она узнает, что я жива, что я – вот она, она будет ждать меня снова. Ее мир изменится, перевернется, а ведь нам нельзя… Нельзя дочерям идти обратно к родителям, это запрещено.

– Но ведь никто не узнает. Мы – обычные на вид торговки…

– Увидят соседи, начнут расспрашивать.

– Но она же тебя не предаст?

– Она будет ждать снова. Твоя бы не ждала?

Да, моя бы тоже ждала.

– А так не будет, – промоченный насквозь край платка то и дело касался покрасневших и опухших век. – Нам нельзя ходить, нельзя. И я бы не пошла… Я даже не помнила, где находится мой дом, а теперь увидела…

– Так, может, и хорошо, что увидела? Теперь ты знаешь, что она жива, что с ней все в порядке. Разве это плохо?

Я молола почти ерунду. Нет, не совсем, но такие слова всегда кажутся ерундой, когда думаешь о том, что мог бы зайти, прикоснуться, обнять, прижать к себе мать, сказать: «Мам, это я. Я».

Мне тоже хотелось плакать.

Безвыходная ситуация. И в калитку не постучишься, и просто так не уйдешь. Не через все можно переступить и с легким сердцем зашагать дальше.

Тайра плакала долго. Сидела прямо на песке, слепо смотрела на ограду соседнего дома и терла тыльной стороной ладони уже и без того красные и растертые губы.

– А тебе точно-точно к ней нельзя? – спросила я потерянно.

Качнулась черноволосая голова, съехал на бок платок. По крашеной штукатурке стены тянулась длинная изогнутая, похожая на молнию трещина. Нет, для местных не похожая – здесь не знают про молнии.

– Может, дадим ей денег? Ты просто будешь знать, что у нее хватает на еду. Придумаем «как», найдем способ – все легче на сердце.

Вместо того чтобы загореться идеей, Тайра продолжала сидеть так, будто вовсе не услышала меня. А через секунду хрипло прошептала:

– У меня есть брат, представляешь? Маленький брат. А я даже не знаю, как его зовут.

– Так это же не сложно!

И, не дожидаясь слов протеста, я быстро развернулась, оставив подругу сидеть в закутке, натянула на лицо вуаль и зашагала обратно к белому домику.

– Милейшая, я хотела бы попросить воды, можно? Вокруг никого, а на улице так душно, что уже сил нет идти дальше.

– Конечно, сейчас вынесу.

Вблизи она оказалась похожей на дочь еще больше: тот же прямой нос, ровные черные брови, правильной формы лицо и большие глаза с едва заметной поволокой. Только не желто-зеленые, а черные. Она уже не выглядела молодой, но все еще оставалась красивой, несмотря на тонкие и многочисленные, прорезавшие лоб и щеки морщины.

– Какой хорошенький у вас малыш. Сколько ему уже?

Вода оказалась теплой и чуть приторной, но я глотала ее с удовольствием. Мама Тайры оглянулась и посмотрела за плечо, где на крыльце играл палочками мальчуган.

– Почти шесть.

– Как быстро летит время, да?

– Это точно.

Наверное, она помнила Тайру. Нет, я была уверена, что всегда помнила, просто как прочтешь это по лицу? В усталых глазах? В прижившейся грустинке на их дне? По жестким складкам губ, что образовались после множества бессонных ночей со слезами в подушку?

Помнила. Она, конечно, помнила. И, вероятно, Тайра была права, когда говорила, что встречаться им не нужно. Хотя как знать? Где правда? Что хорошо, а что плохо? Больно в любом случае одинаково, и если так больно мне, то как же больно должно быть Тайре? И почему-то вдруг стало понятным ее желание никогда не иметь детей – не на Архане.

– А как зовут сына? Вы не против, что я спрашиваю? Просто красивый он у вас.

– Да нет, чего же против. Его зовут Тир. В честь дочки назвала.

При этих словах я едва не выронила из рук железную кружку – слишком слабыми и дрожащими сделались мои пальцы.

А спустя какое-то время я привалилась к той же самой стене, у которой несколько минут назад оставила свою попутчицу. Медленно выдохнула, стянула с волос платок, сжала его в руке и тоже стала смотреть на ограду дома на противоположной стороне.

– Его зовут Тир, – сказала я тихо. – Она назвала его в честь тебя.

А когда Тайра посмотрела на меня, я не стала к ней поворачиваться. Не хотела, чтобы она видела мои слезы.

* * *

– Знаешь, я бы с ним все время играла, воспитывала его, я бы его всему научила – как не быть плохим человеком, как растрачивать попусту эмоции, как жить… Я бы развивала его, помогла научиться читать, чтобы он вырос грамотным, получил хорошую профессию, чтобы… чтобы…