История безбрачия и холостяков

А все так хорошо начиналось! С 1935 года коэффициент брачности долго держался ниже 7 ‰, как вдруг, сразу после Второй мировой войны подскочил до 12 ‰ в 1946 году и в течение последующих 5 лет не опускался ниже 10 ‰. Пресловутый бэби-бум подтвердил, что и в семье, и в экономике ситуация улучшилась; кроме того, в Европе в 1950-е годы распространилась мода на все американское, в том числе и на американскую модель «самореализации в супружестве».[382]

Почему же в 1960-е годы стал очевиден кризис супружества? Все недолговечно, и в те же годы, когда все стремились к браку, внутри общественной жизни зародилось семя будущей реакции.

Вторая мировая война во многом отличалась от предыдущих. Если не считать массовых уничтожений, память о которых жива до сих пор, потери Франции во время «молниеносной войны» были несопоставимо меньше, чем во время Первой мировой. Зато эта война принесла с собой длительную оккупацию, унижения, а некоторым — и сделки с совестью. Тот образ семьи, что был наспех обозначен в 1939 году, не слишком сочетался с работой и родиной, а само триединство «семья, работа, родина» казалось подозрительным: те, кто его отстаивал, не привели французов к победе. Ценности, провозглашенные перед войной, потерпели поражение — как и те, кто их провозглашал. В 1946 году в ходе выборов в Национальную ассамблею прозвучал лозунг: «Сдадим семью в музей!»

Кроме того, после войны, как некогда в 1918 году, взбунтовалась молодежь, отвергающая традиционные ценности и не желающая становиться пушечным мясом. В 1920-е годы из бунта родились дадаизм и сюрреализм, в 1950-е годы — экзистенциализм, радикально изменивший взгляды на любовь и взаимоотношения людей в целом. Одиночество — неотъемлемая черта человеческой жизни, говорили экзистенциалисты. Даже в браке, даже в окружении себе подобных человек одинок перед лицом смерти. Старый миф о любви-слиянии разбился вдребезги. Экзистенциализм — это философия холостяков, провозглашенная холостяками, хотя взаимоотношения между Сартром и Симоной де Бовуар могли быть примером для многих супругов, сочетавшихся браком официально.

Потери во Второй мировой войне были меньше, чем в Первой, однако после нее осталось немало невест, овдовевших еще до замужества. Возникли новые потребности, связанные с тем, что женщины «вошли в гражданскую и политическую жизнь». «Не следует ли видеть в этом не просто совпадение, но Божественное Провидение?»[383] Новые потребности породили новые возможности для женщин. Католическая церковь, ранее считавшая, что для женщины существуют только два пути: монашество и брак, — не могла отрицать новой реальности — безбрачия в миру. Какова роль Провидения в том, что женщины получили право работать именно тогда, когда лишились мужей, и в том, что традиционная семейная модель перевернулась? Трудно сказать.

Молодежь не верила в будущее, царили пессимистичные настроения. Женихов было мало. Оставалось укрыться в благотворительной деятельности или безудержно заниматься сексом. Молодые не верили в будущее, но хотели всего и немедленно. Казалось, что в 1950-е годы повторяется сценарий 1920-х; сходство было даже в том, что идеи носили умозрительный характер и мало связывались с тем, что на самом деле происходило с семьей и браком. Но на этот раз сексуальное освобождение опиралось на мощный фундамент: использование пенициллина и противозачаточных таблеток.

В США в 1950-1960-е годы разразилась сексуальная революция, сокрушающая традиционные ценности, в частности брак. «Разбитое поколение» («битники»), родившееся в войну, фильмы Казана, трилогия Миллера («Сексус», «Плексус», «Нексус»), девушки с обложек журналов и рекламных плакатов — все это внушало мысль о главенствующей роли секса, освобожденного от лицемерной супружеской любви. Война во Вьетнаме и антивоенное движение с лозунгом «Make love, not war» обострили разрыв между поколениями и усилили протест против социальных условностей. Хиппи провозгласили культ коммун, бродяжничества, многочисленных любовных связей. Холостая жизнь стала альтернативной нормой поведения.

Подобное, но несколько иное движение распространилось и на севере Европы. «Шведская модель», явившаяся миру в фильмах Ингмара Бергмана, провозглашала приоритет индивидуальных ценностей над супружескими, независимость женщины, ее умение брать на себя ответственность. Матери-одиночки впервые были признаны обществом, и это признание не окрашивалось ни презрением, ни жалостью.