То, что они сочли прорицанием, было тщательно рассмотрено и отвергнуто. Поистине, оно касается слова Божьего, но то ли неверное толкование смысла, то ли искажение слов, сознательно предпринятые ради того, чтобы божественным показалось все, что таковым не является, и, напротив, не показалось божественным все, что является таковым, явно предназначались к тому, чтобы злоупотребить божественным свидетельством и даже представить его в ложном свете; какое оскорбление, нанесенное даже по отношению к людям, достойно считаться верхом гнусности. И как бы мне хотелось, чтобы они обратили самое пристальное внимание на то, к чему привычнее всего обращаться в таких делах, на Закон Божий, на Слово Господне; но даже вопреки ему, когда доходит до того, что они привлекают в качестве авторитета то подразумеваемое ими Слово и тот подразумеваемый ими Закон, у всех у них в порядке вещей такой обычай: они цитируют чьи-то речи, взяв их в том или ином историческом повествовании, и настаивают на том, будто те были написаны как точнейшие формулировки Закона. Но если это не добавление к Закону Божьему — что же еще тогда называть таким добавлением? Когда то, что в Слове Божьем выражается не иначе как исторически, мы без всяких на то оснований толкуем как нечто, предназначенное в качестве закона, и заходим еще дальше, настаивая на том, будто можем доказать, что именно так все и задумывалось, не добавляем ли мы к Законам Божьим и не увеличиваем ли их число по сравнению с существующими?{490}
Настоять на том, что те, кто неверно понимает жанр библейских книг, проявляют неуважение к Библии — это все равно что захватить высоту в религиозной войне. Но в начале Нового времени авторы еще до Спинозы применяли такие жанровые разграничения к апостолу Павлу, а то и к самому Иисусу, стремясь свести их учение от обязывающего закона к простым практическим наставлениям, как то делал Спиноза. Он стал знамением свершившейся перемены: книги, которые прежде воспринимались как части единообразного «Священного Писания», теперь стали пониматься (как и у самых ранних христиан) как собрания книг самого разного рода. В попытке найти параллели, и то лишь частичные, нам придется вернуться в прошлое на много веков, к Антиохийской школе (см. главу 14). Антиохийцы были искусны в риторике и потому могли чутко воспринимать и разные типы текста, и ход рассуждений в таких произведениях, как послания Павла — в то время как другие толкователи, их современники, а равно так же и многие комментаторы в последующие эпохи, видели только собрание фрагментарных афоризмов, которые можно было брать по отдельности, в отрыве от контекста, и приводить как библейские доказательства своей правоты. После Спинозы ответственные читатели Библии уже не могли так делать; впрочем, безответственных тоже хватало (как хватает их и сейчас).