История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре

Как мы видели в предыдущей главе, писатели времен Реформации не всегда принимали приписанное авторство библейских книг как непреложную истину. Кальвин совершенно спокойно относился к мысли о том, что царь Давид не писал некоторых псалмов — и при этом еще утверждал, что псалом 73 призван отразить или падение Вавилона, разрушенного в 587 году до нашей эры, или события эпохи Маккавеев: он ясно понимал, что во времена жизни царя Давида к контексту псалма не могло подойти ничего. И да, повсеместно считалось, что строки про смерть Моисея в Пятикнижие добавили; порой даже думали, что это сделал Иисус Навин — и это тоже никому проблем не создавало. Лютер, на основаниях стилистики, был уверен в том, что апостол Павел не писал Послания к Евреям (как показал еще в III столетии Ориген), и сомневался, принадлежит ли Послание Иакова одноименному апостолу, позволяя себе очень критически отзываться о содержании последней книги. Но в общем все по-прежнему соглашались, что книги созданы теми, кому приписаны по традиции, и никто не подходил к вопросу об авторстве как к совершенно открытому — пока этого не сделал Спиноза. Он не обращал никакого внимания на то, кому традиция приписывала авторство новозаветных книг, да и в суждениях о греческой литературе доверял себе меньше, нежели в суждениях о литературе еврейской. Будь все иначе, и последствия могли бы стать для христиан эффектом разорвавшейся бомбы — как стали им для иудеев выводы Спинозы о Еврейской Библии; впрочем, Католическая Церковь в любом случае поместила его работы в Индекс запрещенных книг.

Спиноза не первым усомнился в принятых представлениях об авторстве документов. В эпоху Ренессанса потрясение основ в мышлении уже произвел Лоренцо Валла (1407–1457), показавший, что так называемый «Константинов дар» — подделка более поздних времен. Этот документ притязал на право считаться эдиктом императора Константина, изданным в IV столетии: согласно ему власть над Римом и западной частью Римской империи передавалась папе римскому, тем самым возвышая папу над светскими правителями. Валла, сам священник, на филологических основаниях утверждал, что этот документ никак не мог возникнуть в IV веке — а появился, скорее всего, в VIII столетии, и, следовательно, Константин его не мог издать никоим образом^{482}. Подобные исследования были частью возросшей исторической проницательности мыслителей эпохи Возрождения, гораздо лучше сознававших анахронизмы и исторический контекст. Но применять такой подход к Библии — такой шаг был, наверное, даже более радикален, и в нем у Спинозы было мало предшественников — а может быть, их не было и вовсе.

Но пусть даже рациональный подход к чудесам и скептическое отношение к традиции приписывания библейских книг были чем-то совершенно новым, в подходе Спинозы можно заметить и другие черты, последствия которых, как оказалось, шли намного дальше и отчасти придали облик грядущей революции в изучении Библии. Первая черта — это внимание, которое Спиноза уделяет историческому контексту, связанному не только с событиями и произведениями, но и с образом мышления. Выше мы видели: говоря о чуде, когда солнце остановилось в небе для Иисуса Навина, он утверждает (как утверждал бы и сегодня любой рационалист), что чудо в прямом смысле невозможно, и предполагает, что оно свершилось в результате какой-нибудь необычной уловки с отражением света. Впрочем, его рассуждения влекут и более серьезные последствия, когда он пытается объяснить, как могли уверовать в такое чудо: