История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре

Мы уже отошли довольно далеко от тех проблем, какие волновали Штрауса и Баура, не говоря уже о Спинозе: их вопросы церковного устроения не интересовали совершенно. Но этот вопрос обращает наше внимание на то, к каким последствиям ведет подход к Новому Завету в духе исторической критики. Если последовать рассуждениям Спинозы, то все выглядит так: даже свято веря в то, будто тот или иной род священства истинен, мы не можем в свете нашей веры решать, что именно говорит по этому поводу Новый Завет, поскольку поступить так — значит смешать вопросы об истинности с вопросами о смысле. Свидетельства нужно рассматривать хладнокровно и бесстрастно, не обращая внимания на то, чем они могут — или же, напротив, не могут — обернуться для нас, и лишь потом мы можем уделить внимание их вероятным последствиям. И если мы поступим так, то почти несомненно придем к тому же, к чему пришли некоторые из деятелей Реформации (в том числе Хукер и Лютер), а именно — к пониманию того, что Новый Завет не предписывает какой-либо определенной системы священства, поскольку говорит на самые разные голоса. Как утверждал Лютер, это не значит, что нам следует непременно отказаться от католической системы, но если мы ее принимаем, то делать это надлежит из прагматических соображений, а не потому, будто она дана Богом.

Да, вот таким может оказаться влияние библейской критики. С XIX века критики и богословы все кружат друг против друга, пытаясь понять, как примирить критикующий дух с желанием развивать доктрину в истинно библейском ключе. И между ними есть некое негласное соглашение, можно даже сказать, конкордат, по условиям которого студенты, изучая богословие, должны знакомиться с библейской критикой, но две сферы никогда не объединялись, да и неясно, способны ли они на нечто подобное. А мы продолжим и вкратце рассмотрим то, что происходило с библеистикой в эпоху модерна (и постмодерна).

Библия и наука

Впрочем, сперва нам следует уделить внимание одной из проблем, с которыми сталкивались те, кто изучал Библию в XIX веке: то был конфликт с наукой. На первый взгляд Еврейская Библия подразумевает, будто мир был сотворен в пятом тысячелетии до нашей эры: архиепископ Джеймс Ашер (1581–1656) на основании цифр, приведенных в различных библейских книгах, рассчитал, что сотворение свершилось 23 октября 4004 года до нашей эры. В это по-прежнему верят так называемые «младоземельные креационисты», но в XIX столетии, в свете научных открытий, эта дата самым решительным образом противоречила научной оценке возраста Вселенной, и это противоречие проявилось в полной мере. В том же веке утверждению из первой главы Книги Бытия, согласно которому Бог создал отдельно каждый вид растений и животных, бросила вызов эволюционная наука — в произведениях Чарлза Дарвина (1809–1882). Вот как сказал об этом Оуэн Чедвик:

Христианская Церковь учила тому, что не было истиной. В ее учении миру было шесть тысяч лет, а еще в нем был Всемирный потоп и всякие ветхозаветные рассказы про говорящую ослицу или про то, как Иону проглотил кит — и обычные люди (когда их просили подумать о том, правда это или ложь) незамедлительно причисляли эти истории к легендам^{514}.

А вот что замечает по этому поводу Филип Кеннеди:

Последствия работы Дарвина очень далеки от того, чтобы стать частью официально санкционированных церковных доктрин. Например, современный «Катехизис Католической Церкви» торжественно учит тому, что в библейской истории об Адаме и Еве, или, скорее, в третьей главе Книги Бытия, «используется образный язык, но рассказано первичное событие, факт, который имел место в самом начале истории человека». Это учение триумфально провозглашается. И оно ложно. Третья глава Книги Бытия — миф. Она не дает никаких надежных сведений об историческом происхождении рода человеческого. То, что она говорит о происхождении человека — ложь. И считать ее правдой по сути — значит нарушать ее литературную форму, которой является миф^{515}.