История болезни (документальная повесть) - часть первая

- Я очень попросила – прижимает мою руку к своей щеке. Качает головой: – Какой ты, Сашенька, горячий!

- Температура высокая, поэтому горячий. Вчера не мог согреться – знобило, а сейчас с удовольствием окунулся бы даже в прорубь. Мам! Найди какую-нибудь посуду и налей в нее холодную воду, хочу опустить руку.

- Может вначале спросим разрешения у врача?

- Мам, принеси пожалуйста! - эта идея захватывает меня

- Хорошо, что-нибудь придумаю – она вышла из палаты. Вскоре вернулась и положила мне на лоб мокрое прохладное полотенце - дышать стало легче.

Входит заведующий Иван Никифорович. Мама встает, но он ее вновь усаживает на стул.

- Вы его мамаша?

- Да - отвечает она настороженно.

- Оставайтесь ночевать! - мягко приказывает он и добавляет: - За Сашей нужен постоянный уход.

- Да, конечно – в ее голосе слышу тревогу.

Иван Никифорович собирается уходить, а мама тихо ему вдогонку:

- Скажите…

Он останавливается и настораживается.

- Вы что-то хотели спросить?

Мама раздумывает. По лицу видно, как ей трудно. Некоторое время молчит, затем продолжает:

- Саше можно опустить руку в холодную воду? Он очень просит.

Доктор понимает, не этот вопрос хотела задать она.

- Можно. Ему сейчас все можно! - не дав ей осмыслить сказанное, заведующий быстро уходит.

Сидя на стуле, мама отрешенно смотрит в пустоту. По ее щекам текут слезы.

Удивляюсь.

- Ты почему плачешь?

«Очнувшись», она платком вытирает свое лицо и снова с нежностью гладит мою руку.

- Не обращай ,сынок, внимание на глупую маму. Пойду принесу холодной воды. Она медленно, тяжело переставляя ноги, идет по палате и упирается в закрытую дверь. Затем решительно открывает ее.

Мамы долго нет…Кажется прошла целая вечность…

Наконец, увидев ее, радостно ворчу:

- Мам, я тебя жду-жду.

Лицо у нее «каменное», но она пытается улыбаться.

- Да вот посуду для воды искала – ставит на стул алюминиевую глубокую чашку с водой и помедлив, тихо чужим голосом добавляет: - Еще с врачами о тебе говорила.

Опускаю кисть в холодную воду. Наслаждаюсь.

- А что врачи тебе сказали?

- Сказали, что у тебя все будет хорошо.

- А мне и сейчас хорошо, ты же рядом.

Веки сами собой закрываются, сквозь дрему слышу мамин голос:

- Саша, может поешь?

Приоткрыв глаза, удивляюсь наивности мамы.

- Уже кушаю – киваю на капельницу, - Сама поешь.

Она молчит, затем грустно отвечает:

- Не себе готовила.

Снимает с моей головы нагревшееся полотенце, мочит его и вновь укладывает на горячий лоб. С благодарностью, смотрю на нее. Неподвластные веки вновь закрываются…

«Тело с немыслимой быстротой в свободном падении летит вниз – в темную пропасть, ветер бьет в лицо и треплет волосы».

Приоткрываю глаза. Вижу над собой мелькание сложенной газеты, от которой волнами ударяет в лицо прохладный воздух – это машет догадливая мама. Как хорошо, что она рядом. Глаза вновь закрываются…

«Лежу в воде на гальке неглубокой речушки, что протекает вдоль деревни в одну улицу с эрзянским названием - Вейсэ, (вместе, сообщество единомышленников), где раньше жили мои родители и где родился я. Прозрачная вода ласково журчит, перекатываясь через разноцветные голыши. Правый пологий берег зарос кустарником, среди которого стоят исполинами плакучие ивы, омывая свои длинные косы в прохладной воде. Левый берег напротив круто обрывается, являясь частью горы уходящего в «небо». Гора изрезана многочисленными промоинами, в которых лежит кусками известняк, похожий издали на не растаявший с зимы снег.

День теплый, даже жаркий – лежу наслаждаюсь прохладой. Невдалеке, где речка сворачивает, образовался глубокий омут. Вода в нем темная, на поверхности в водовороте кружится речной мусор. Вдруг замечаю, мусор в омуте расходится в стороны, а из него всплывает что-то завернутое в одеяло, и медленно плывет ко мне. Против течения! Сверток все ближе и ближе – страх сковывает тело. Покрытый илом, он совсем рядом. Рука помимо моего желания приподнимает угол мокрого одеяла - вижу худое с в палыми глазницами лицо старухи. Бабка долго пристально смотрит на меня. С трепетом, как на суде, ожидаю ее приговора. Но она ничего не сказала. Рука, ставшая мне вновь послушной, осторожно прикрывает одеялом ее лицо. Сверток медленно, уже по течению возвращается к омуту и скрывается в нем. От страха знобит.»