Василий Семенович с Таней беленькой, на каталке завозят пожилого мужчину.
В руках у медсестры капельница, из небрежно прикрытого пеленкой живота больного торчат во все стороны резиновые трубки. С помощью мамы с трудом перетаскивают его на свеже-заправленную кровать. Запах эфира для наркоза летает по палате. Василий Семенович убирает каталку, а медсестра, установив капельницу с кровью на штатив, прикрепляет пластырем трубку с кислородом возле его носа и просит:- Тетя Феня, приглядите за ним. Если понадоблюсь, позовете.
- Хорошо Танечка, мне не привыкать.
Сосед с трудом поворачивает голову в нашу сторону. Вижу бледное безжизненное лицо, впалые глаза и опустошенный ничего не выражающий взгляд.
Мама оторвав большой кусок бинта, складывает из него салфетку, затем берет стакан с водой и подходит к нему.
- Давайте смочу Вам губы – в ответ слабый кивок головы.
Она влажной салфеткой протирает его сухие губы, затем лицо.
- Спасибо. – слышим тихий хриплый голос.
Входит Татьяна Александровна и останавливается возле мужчины.
- Как себя чувствуете, Иван Петрович? – наклонившись, снимает с его живота пеленку. Вижу две огромные рваные раны и срединный послеоперационный шов, на передней брюшной стенке
. Сосед не отвечает – по щекам текут слезы. Смутившись, доктор вновь прикрывает пеленкой живот: - Извините. Не буду Вас тревожить расспросами. – переходит ко мне: - Видел?- Да! Все как у меня.
Задумавшись, она утвердительно машет головой.
- Причины разные. У тебя осложнившийся аппендицит, а в него стреляли из ружья.
Проблема в том, что дробь во многих местах сильно повредила кишечник. – обращается к маме: - Тетя Феня, пожалуйста, приглядите и за соседом.- Не беспокойтесь, Татьяна Александровна, выходим Ивана Петровича. Опыт у меня большой.
– в голосе грусть.- Да, Фёкла Никифоровна, без Вас нам было бы очень трудно…
Вечер. В палату вошла пожилая женщина в белой накидке с черной косынкой на голове – лицо серое, в глазах тоска, плечи обвисли. Не здороваясь, подходит к Ивану Петровичу – некоторое время молчит, затем сухо с болью в голосе говорит:
- Умер наш сынок. – ничего не ответил сосед, только нервно дернулись его скулы и опять глаза заполнила слеза: - В одно мгновение рухнула наша жизнь. Нет сыночка, и ты Ваня в больнице.
Иван Петрович, прерывает молчание:
- Постоянно ублажала его, прощала все. Вот и вырос бандитом. – раздраженный голос дрожит.
Обиженная жена сквозь слезы, истерично, почти кричит:
- Зачем стал перед ним? Не пришлось бы милиции в него стрелять!
- Думал опомниться, не станет стрелять в родного отца. Поделом мне, не смог воспитать.
Оба долго молчат, затем женщина, опустошенным голосом, говорит:
- Пойду Ваня. Надо готовиться к похоронам сына. Выздоравливай.
Погруженная в свое горе, так и не посмотрев в нашу сторону, женщина уходит. Сосед не мигая смотрит в потолок – по его щекам стекают слезы.
Вопросительно смотрю на маму. Она нерешительно подходит к нему.
- Иван Петрович, такое горе! – машет печально головой: - Даже не знаю, что Вам сказать. Случилась беда, но сына уже не вернешь. Крепитесь. Подумайте о себе. Вам надо выздоравливать.
- Зачем?! – глаза в один миг высохли: - Чем жил, для кого жил – все пропало…
Воскресенье. Вечер. Медсестра, подключив капельницу к Ивану Петровичу, выходит. Он свободной рукой неожиданно скидывает с живота пеленку на пол и тихо зовет:
- Феня, смотрите
! – шепчет удивленно: - Раны уменьшились, зарастают.Приподнимаюсь. Вижу серое, с впалыми глазницами, безжизненное лицо и огромные рваные отверстия в животе соседа. Тонкие, почти прозрачные края ран, обвисли, а в глубине темнеет печень и лежит без движения синюшный кишечник.
Подняв с пола пеленку, мама подходит к нему, закрывая своим телом печальную для меня картину.- Зарастают, конечно зарастают. Иван Петрович, давайте все же, прикрою Вам живот. – укладывает аккуратно на раны пеленку…
Прошедшая неделя, прошла в заботах о раненом соседе. Александр Анатольевич рекомендовал Татьяне Александровне различные методы лечения, но оно не давало результатов – больной «таял» на наших глазах. Круглосуточно капали кровь и различные жидкости, дренировали брюшную полость, а Иван Петрович постоянно говорил об ожидающей его смерти и часами смотрел в потолок.
Дважды приходила его жена. Мама в это время деликатно покидала палату. Я же, вынужденно минут двадцать, наблюдал за молчаливой сценой. Она сидела рядом, а он продолжал смотреть в потолок.