История британской социальной антропологии

Взгляд Лича на историю британской социальной антропологии не лишен некоторых эвристических возможностей. Он позволяет поставить несколько вопросов, непривычных для традиционного науковедения. Например, почему подавляющее большинство тех, кто заложил основы этой науки, и тех, кто пришел в нее в первой трети ХХ в., не являются выходцами не только из среды «интеллектуальной элиты», но и из числа укорененных в культурно доминирующие слои Англии. Почти все они – либо из радикальных протестантских сообществ (в особенности из квакеров, которым до середины XIX в. вообще был закрыт путь на государственную службу и в университеты), либо из национальных меньшинств Великобритании (всем известна роль шотландцев, ирландцев и валлийцев в создании теоретических основ антропологии), либо иммигранты из стран континентальной Европы, колоний и доминионов. В свое время эти вопросы поставил немецкий антрополог Юстин Штагль и пришел к не лишенным интереса выводам об особой роли маргинальности (социокультурной, этнической, психологической и т. п.), порождающей особую чувствительность к культурной «инаковости» и культурной границе, которые определяют специфику антропологического познания[472]. Можно предположить, что состав первой когорты антропологов был не случаен, так же как нельзя назвать случайной и реакцию на него со стороны университетской элиты.

Как говорил в 1913 г. на собрании Британской ассоциации содействия развитию науки Роберт Маррет (преемник Тайлора на посту преподавателя этнологии Оксфордского университета), количество студентов Оксфорда, избравших специализацию по антропологии, увеличилось с одного в 1906 г. до 34 в 1912 г., причем среди них было много чиновников колониальной службы (21 человек). На глазах формировалась корпорация антропологов, получивших университетское образование по этой специальности. Изменился и состав Королевского антропологического института. Если в его Совет в 1893 г. входило менее половины тех, кто профессионально занимался антропологией (главным образом, в музеях, но также и в университетах, включая сюда археологов, фольклористов и лингвистов), то к 1910 г. таких стало более двух третей, правда, «Хэддон был единственным антропологом-полевиком среди десяти президентов Института, занимавших этот пост между 1900 и 1920 гг.»[473]. Как бы то ни было, для нас важно то, что, несмотря не препятствия, стоящие на пути первопроходцев социальной антропологии, они были преодолены, и эта наука медленно, но верно закрепилась в академической системе.

2.6. Эволюционистская парадигма в состоянии кризиса

Эволюционистская парадигма, казавшаяся на протяжении десятилетий продуктивной базой многих исследовательских проектов и не вызывавшая сомнений практически ни у кого из ученых, на рубеже XIX–XX вв. стала явственно проявлять признаки по знавательной слабости. Как уже было отмечено, доминирующая в этой науке теория эволюции брака и семьи, основы которой были сформулированы Мак-Леннаном, начиная с 70-х годов подвергалась критическим нападкам вначале со стороны Г. Мейна и Л. Г. Моргана, затем в трудах Э. Вестермарка и др. Теория эволюции религии, магии и мифологии, предложенная Э. Тайлором и развиваемая Дж. Фрэзером, стала объектом разрушительной критики Э. Лэнга. Эта критика чаще всего не затрагивала общетеоретических положений доктрины эволюционизма, но порождала порой сомнения в их исследовательской эффективности. Такие сомнения усиливались и в результате появления все возрастающего количества новых эмпирических фактов, полученных в полевых исследованиях, проведенных по-новому – теоретически подготовленными наблюдателями при непосредственном контакте с «примитивными» народами. При всей эволюционистской ориентированности этнографов новой формации – Л. Файсона, А. Хауитта, Б. Спенсера, А. Хэддона и участников его «кембриджской экспедиции» – новое отношение к фактическому материалу не всегда позволяло легко вставлять его в существующие эволюционистские схемы.

Британская социальная антропология, даже в лице признанных лидеров эволюционизма, испытывала потребность в совершенствовании своих познавательных принципов. И, как это часто бывает в истории науки, появились люди особенно чувствительные к потребности поиска более адекватных подходов в решении существующих научных проблем. Наиболее активным в этом плане среди антропологов своего поколения был У. Риверс. Именно в его исследовательской деятельности с особой выразительностью проявились противоречия, сомнения, неудовлетворенность существующими теоретическими схемами, что вообще стало характерным для антропологии его времени. Можно сказать, все это достигло в его сознании размеров критической массы и нашло выход в формулировании самых разных методологических концепций, настолько разных, что, на первый взгляд, они производят впечатление взаимно отрицающих точек зрения.